и сообщить о псевдонападении, но это не давало никакой гарантии. Отступать было некуда. Кай сел за руль, предварительно помазав синяки Валери. Вдавил газ в пол.

Они свернули с дороги; пару метров — и начиналась проселочная дорога, накатанная годами колесами машин. Асфальта тут отродясь не было. Светлый и беззаботный мир Сан-Франциско сменился на угрюмые и дождливые леса. Зима наступала на пятки, поэтому солнце имело моду сменяться теплом на проливной дождь. Осень — неприятное время года, особенно для этой местности. Снег — явление отсутствующее, но можно застрять по колено в луже с грязью.

«Мустанг» приближался к небольшому лесному поселению. Люди жили в трейлерах и постоянно были наготове, чтобы переместить свой дом куда подальше. Кай называл подобное «люди — побег», придумав это еще в юношеском возрасте; он никогда об этом не забывал, потому что сам рос в таких условиях и относил себя к этакому клану сумасбродства. Хотя он наверняка знал, эти никуда не уедут — колеса уже крепко вросли в землю. Да и моторы наверняка не гудели несколько десятилетий.

Местные мальчишки провожали троицу взглядом, с неподдельным интересом следовали за ними; Кай сглотнул, увидев данное зрелище в зеркале заднего вида. Горстка преследователей не отставала ни на шаг, а кто-то и вовсе гнал на велосипеде. Если бы не ухабистая местность, то водитель «Мустанга» уже давно бы выжимал максимальную скорость, но поскольку это было невозможно, приходилось терпеть этот неподдельный интерес.

Дорогу перегородил ржавый трейлер, от него тянулся навес, под которым на двух шезлонгах удобно устроилась пара. Кай резко затормозил, Тони выругался. Женщина встала, Кобра не решался отпустить руль и выйти наружу. Вместо этого он смущенно посмотрел на кузена, готовясь провалиться сквозь землю.

Валери задрожала, и это подтолкнуло Кая к действу, он несмело вышел, выпрямился, небрежно кивнув головой. Женщина прищурилась, пытаясь разглядеть своих гостей, и, будучи неточно уверенной, произнесла:

— Ник? Это правда ты? — она приложила ладонь ко рту, в невозможности поверить происходящему. Он стоял перед ней такой взрослый и чужой.

— Не зови меня так, — отрекся от произнесенного имени из уст собственной матери. — Сейчас времени нет. Поговорим позже, — сухо сказал Кай. — Нужна помощь, тут девушка, ее избили, она очень слаба.

— Заносите ее в трейлер, — махнула она рукой.

Марла Кэмпбелл во всей своей красе с белокурыми волосами и серыми глазами цвета хмурого неба, которые достались Каю в наследство, только он никогда не оценивал это как дар, скорее проклятье, что именно она родила его. Одно парень знал наверняка: каким бы паршивым человеком она ни была, лекаря лучше не сыскать в нескольких штатах. Она излечила его, а значит, должна помочь Валери.

Тони бережно помог занести девушку в трейлер, аккуратно ступая на ржавые ступеньки. Чистотой внутри и не пахло, но койка свободная нашлась, вернее диван из прошлого столетия, который в детстве Кай искусно разукрашивал фломастерами. Валери уложили, и Энтони вышел, вернее сбежал, не желая тут оставаться.

— Кто она? — Марла достала из закромов деревянный ящик с различными склянками.

— Хорошая знакомая, — увильнул парень.

— Тебя же не это заставило вернуться. Сомневаюсь, что на всю Америку я оказалась единственной, кто знаком с зализыванием ран, — заговорила женщина, забрав выпавший локон за ухо. Марла протерла руки спиртом, достала пару баночек и отвязала бечевки от крышек. Она потянулась за ножницами и безжалостно расстригла посередине прилипшую к телу Валери футболку, потом потянулась к бюстгальтеру и таким же варварским образом избавилась от него. Кай, стоявший в проеме и наблюдавший за происходящим, отвернулся, как только его мать перешла черту, оголив поколоченное тело.

— Тони попросил, скоро я уеду, — ответил он спиной.

— Почему я не удивлена? — ее лицо покосилось, но голосом она себя не выдала. — Ты очень изменился, Ник, эти ужасные татуировки… — она с отвращением взглянула на затылок Кая, будто он стоял передом. — Едва ли ты остался похожим на самого себя.

— Ты предпочла бы лицезреть мои шрамы? Хотя тебе нравилось, когда в меня тыкали пальцами. Ведь тогда ты могла меня прятать в своей темнице.

— Не паясничай, — отмахнулась она, закапывая раствор в горло Валери. — Я думала, что четыре года вдали от дома заставили тебя повзрослеть, а ты до сих пор дуешься как ребенок, Никки.

— А ты до сих пор мучаешь меня этим именем; никто, кроме тебя, никогда меня так не называл. Разве это не ребячество?

Женщина накрыла девушку покрывалом, оставив отдыхать и восстанавливать силы. Она подошла к сыну и похлопала его по щеке.

— Мой славный Николай, как бы ты ни коверкал свое имя, я буду называть так, как мне заблагорассудится. На правах матери могу распоряжаться тобой, как захочу. А теперь выйди, остынь.

Кай терпимо выбрел на улицу. Каждая клеточка его тела дрожала от ненависти и неудобства. Хотелось бежать, броситься с утеса и расшибиться в лепешку, лишь бы не стоять, изображая спокойствие. Если бы он только не пообещал Тони помочь, его бы здесь не было, никогда и ни за что, даже за любую сумму хрустящих купюр. Тюрьма ему казалась перспективой привлекательней, чем находиться тут.

— Кай Кэмпбелл, — хрипло произнес мужчина с шезлонга, едва он успел выйти. — Ты подрос и потемнел.

Мужчина лениво развалился, развлекая себя бутылкой пива. Его засаленные с проседью волосы падали ему прямо на глаза, одежда под стать. Серый балахон и штаны, которые Кай видел на нем еще лет двенадцать назад.

— Здравствуй, дядя Феликс, — парень засунул руки в карманы и оперся спиной на рифленую металлическую стену.

— О Бредли слышал? — Кай кивнул, его дядя продолжил: — Давненько такого не происходило. Я уж думал, все — на моем веку точно никогда не произойдет. Но все снова повторяется. «Шакалы» оборзели! — сплюнул он.

— С чего ты взял, что это они? Я думал, у нас перемирие.

Феликс усмехнулся наивности племянника. Достал из кармана пачку сигарет и нервно закурил, рассматривая мальчишку перед собой.

— Я точно знаю, что это эти ублюдки, — потряс он сигаретой перед лицом. — Почерк особенный. Их молодняк развлекается в баре у трассы, часто задирает наших. На рожон не лезут, но языки у засранцев длинные. Могли что и взболтнуть, в отместку получить, а старшие защитили пулей в голову.

— Не стали бы так открыто.

— Тебе ли об этом говорить. Вспомни, что они сотворили с тобой девятнадцать лет назад. Для меня все было как вчера: огонь, запах плоти, аж до тошноты, — оскалился Феликс.

— Мы это выясним, найдем тех, кто виновен в смерти Бредли.

— Только не переусердствуй, не действуй в открытую, как твой братец.