Моего цинизма хватило ровно настолько, чтобы не удивиться. Однако Том Клун — мой клиент, и беспокойство по поводу его судьбы не позволяло остаться равнодушным.

— Я вижу несколько возможных объяснений. Во-первых, у него могут быть какие-то причины, по которым он не хочет, чтобы его нашли. Во-вторых…

— Подожди, — оборвал меня Сэм. — На мой взгляд, если Клун не желает, чтобы его нашли, это значит, что он в чем-то виноват. Например, в избиении собственного деда. Думай что хочешь, но таково мое мнение. А теперь продолжай.

— Во-вторых, с ним могло что-то случиться — ну, скажем, попал под машину, — и он не в состоянии дать о себе знать.

Сэм хмыкнул. Так он давал понять, что не согласен с моим предположением.

Тем не менее я не сдался.

— В-третьих, не исключено, что все это время ему угрожала некая опасность и вот теперь эта опасность реализовалась и некто…

И снова Сэм не дослушал.

— Ты мой друг, Алан, и ради сохранения нашей дружбы я не стану даже комментировать второй пункт. С ним что-то случилось, и он не может даже добраться до телефона? Перестань, Алан. Что касается третьего пункта, то я готов подарить тебе мой стопроцентно выигрышный лотерейный билет, если услышу стоящее обоснование этих фантазий. Кто и почему может желать зла Тому Клуну?

— Извини, Сэм, но основанием для высказанного мной предположения является конфиденциальная информация, которой я не могу с тобой поделиться. И не рассчитывай — с позорным прошлым покончено, и шлюха ступила на путь исправления.

Он рассмеялся:

— Я так и подумал. У тебя есть минутка? Хочу рассказать одну маленькую историю.

— Что-то вроде притчи? Твоего собственного сочинения?

Я опустился на стул и в тот же миг ощутил ароматы моей малышки и жены. Давление моментально упало.

— На прошлой неделе в дверь ко мне постучал сосед. Было уже довольно поздно, что-то около девяти. В общем, Саймон спал. Парня этого я знаю, хотя лично с ним не знаком — мы даже не раскланиваемся по утрам. Он — биржевой маклер.

Сэм так произнес «он — биржевой маклер», как будто выбор профессии служил адекватным объяснением того, почему он и этот самый сосед не поддерживают нормальные отношения. Дело в том, что мой друг совершенно не переносит гражданских лиц и питает к ним глубокое и плохо скрываемое недоверие. По этой причине и они стараются держаться от него подальше. С другой стороны, его жена, Шерри, могла бы без запинки назвать все листочки на нижних ветвях их генеалогических деревьев.

— Парень заметно нервничает, говорит, что не хотел бы беспокоить меня так поздно, но у него есть клиент, совершенно милый старичок, с которым он работает уже несколько лет и который живет в Мартин-Акрс. У старичка на руках скромный портфель ценных бумаг, какие-то облигации, доходы с которых обеспечивают ему сносное существование и безбедную старость.

Тут же выясняется, что в «скромном портфеле» помещается двести одиннадцать тысяч долларов. Возможно, меня где-то носило или я что-то пропустил, но с каких это пор двести одиннадцать тысяч перестали считаться настоящими деньгами? Так или иначе, но в последние месяцы старик начал продавать эти самые бумаги, понемногу, но регулярно. Я в этом деле ничего не понимаю, но, может быть, ты…

— Я тоже.

— Ясно. На чем я остановился? А, да. Так вот. Старичок этот никогда ничего не предпринимал без совета своего брокера — или маклера? — а тут вдруг явно спешит избавиться от того, что гарантирует ему спокойную старость.

И вот мой сосед — я уже упомянул, что едва его знаю? — спрашивает, не могу ли я проверить, в чем там дело.

— Проверить — что?

— Вот именно. Я о том же его и спросил. Насколько я помню, в нашей стране каждый имеет право продавать свои ценные бумаги и не сообщать брокеру, почему он так делает. Задаю вопрос, и тут мой сосед сует руки в карманы, тяжко вздыхает, мнется и в конце концов сообщает, что несколько месяцев назад к старику приехала дочь и у него, брокера, есть подозрения, что это она вытягивает из папаши денежки и, может быть, даже поколачивает его для пущей убедительности. При последней встрече брокер заметил у бедняги на руке синяки, а когда спросил о дочери, старичок даже ответить не смог.

— То есть основание есть.

— Именно. С точки зрения общественной безопасности здесь уже есть за что ухватиться. На следующий день я выкраиваю несколько свободных минут и качу в Мартин-Акрс. Вешаю значок на пиджак, выпячиваю грудь и стучу в дверь.

Я попытался представить эту картину — получилось впечатляюще.

— К двери подходит сам старик. Я представляюсь по полной форме. Он секунд десять смотрит на мой значок, потом спрашивает: «Вы пришли арестовать Дороти?»

— Ух ты! — воскликнул я. — Даже так, Сэм? Ты молодец. Боже, какой же ты молодец. Я раньше тебе этого не говорил?

— Ладно-ладно, сарказм тут неуместен, я и сам знаю, что молодец. Так вот. Старик задает вопрос, я не отвечаю, и тут он начинает плакать. Наверное, то были слезы облегчения. Короче, я стою, чувствую себя отлично и думаю, какие мы с этим маклером хорошие парни.

— Ты арестовал Дороти?

— Да. Мы с ней посидели на кухне, потолковали, она во всем призналась, и я ее тут же и арестовал.

Сэм замолчал. Я ждал продолжения. Продолжения не последовало.

— Ладно, Сэм, сдаюсь. Что-то не дошел до меня смысл твоей притчи. По-моему, всего лишь еще одна печальная история.

— Тебе всегда все надо разжевывать? А где твое абстрактное воображение? Мне всегда казалось, что в вашей профессии это непременный атрибут.

— Так ты скажешь мне, в чем смысл?

— Сосед. Брокер. Ты о нем не забыл? Он ведь не имел права рассказывать мне о том, что старик продает свои ценные бумаги.

— А… — пробормотал я. — Так твой сосед тоже потерял девственность. Но зато спас старика. И ты надеешься, что, получив от тебя такое благое послание, я буду крепче спать? Благодарю тебя, Эзоп.

— Близко, док, но не в «яблочко». В моей притче больше эвристичности.

Пожалуй, только когда Сэм использует словечки вроде этого, я вспоминаю, что мой друг имеет степень магистра литературы.

— А смысл вот в чем. Старик уже продал половину этих облигаций, и денег ему не вернуть. Ни цента. Что еще хуже, насколько я могу судить, все они пошли на наркотики. Мало того, ему пришлось продать еще две облигации, чтобы оплатить адвоката своей чертовой дочурки после