День ничем не выделялся, как и настроение, просто хотелось поделиться, сказать какая она молодец, услышать слова поощрения, хотя бы почувствовать их. Почти никто не разделял ее стремлений и усилий, хотелось, чтобы душа Тимурищи была хотя бы не против.

Присев, как всегда на гранитную скамейку, разложив у портрета незабвенного мужа любимые им при жизни мелочи, всмотрелась ему в глаза, всегда пронизывающие здесь насквозь всю ее сущность. Пробежал холодок, ему вторило тепло, что дало толчок словам:

– Ну вот, видишь? «Не лезь, не лезь…» – Сколько ты раз говорил об этом, даже в последней записочке написал… Ну так и никто не верил, даже наши близкие родственники и друзья. Меня жалели, смотрели как на раненого зверька, но не верили. А ведь получилось!.. Можно тебя попросить? Скажи мне что-нибудь. Приснись. Я давно тебя не слышала уже! Ну чем ты Там так занят? Тимурище, пожалуйста…

После посещения Ваганьковского кладбища прошло всего пара дней, суд приблизился совсем. Что эти оставшиеся дни по сравнению с почти вечностью – десятью годами! Навалившийся сон разбил мучения очередных суток на стенания дневные, разумные и ночные, подсознательные. Он «пришел» (Тимур) во сне. Так описывает Надежда Юрьевна это событие:

«Дергается ручка входной двери дома. Открываю. Стоит в какой-то странной одежде: из небеленого льна шаровары свободные и рубаха-косоворотка.

– Ты поменяла замки?

– Да. Наши ключи, у тебя которые были, следователи мне не вернули. Я поменяла замки. Кушать будешь?

– Нет, я в душ.

– Давай! Я пока позвоню друзьям, они придут… Они будут так рады тебя видеть!

– Не надо. Я ненадолго.

– Ну почему?!

– Принеси полотенца…

Вхожу в ванную. Шум воды. Все запотело, пар – воздух, как туман, Тимур за занавеской. Отодвигаю ее и хочу залезть под воду к нему, как раньше…

– Что ты делаешь?

– Я к тебе…

– Нет. Мне пора.

– Так быстро?

– Мне теперь к тебе очень далеко добираться.

– А ты вообще где? С кем ты там?!

– Ты здесь – без меня. А я там – с тобой!

– Не поняла…

– Подай полотенце!

И вдруг… я вижу его целиком, под водой, без одежды. Но ниже пояса – туман, пар. А грудь видна отчетливо. И на ней… висит его крест на цепочке. Мы покупали одинаковые – Тимуру большой и Георгию, поменьше. И я помню, что я этот крест ему положила с цепочкой в руку, когда он лежал в гробу. У Тимура был бабушкин старинный крест, крестильный. Но когда его бывшая жена вывезла всю квартиру, осознав, что он точно не вернется, прихватила и тот крест. Мы новый осветили, когда Георгия крестили, и Тимур его носил. Я подумала: «Но он же был в гробу в руке! А как он у живого на шее оказался?!».

Мне стало страшно. Я боялась его спросить, откуда у него крест.

– Тимур, у меня скоро суд.

– Да мне это не важно.

– Как это?! А для кого я это все делала?!

– Для себя.

– И больше ты мне ничего не хочешь сказать?

– НЕ САДИСЬ В МАШИНУ…

И он ушел…»…

* * *

Внешне Надежда Юрьевна Хлебникова в утро дня, которому предшествовал совершенно невообразимый и невероятный путь, была невозмутима, казалась спокойной, лишь иногда, глядя на людей, словно ища, какого-то ответа, или, если точнее выразиться: что-то не расслыша, смотрела с надеждой, что повторят упущенное, хоть и не особенно-то и важное.

Так смотрят люди, находящиеся на грани сумасшествия, но знающие, что способны преодолеть путь до конца без ущерба для дела. Взгляд же этот, скорее, интуитивная попытка найти ту самую поддержку или подтверждение ее правоты, которую не замечали или не хотели замечать прежде. «Да, Надежда-мужественная, ты была права! Теперь нам стыдно, что мы, крепкие, волевые, не бедные, ничего не потерявшие, не стояли с тобой плечом к плечу в одном переднем полку, где обычно все гибнут. Прости нас, смалодушничавших, испугавшихся, не поверивших!».

Ничего такого на пути ей не попадалось, да она и не отдавала себе отчет, думая совсем о другом. Конечно, все эти десять лет можно было кричать: «Кто Господень, ко мне!» – но многие ли откликнутся? И многие ли из откликнувшись в состоянии будут сделать то, что сделали левиты на призыв Моисея? А можно снять свои великокняжеские доспехи и надев боевую защиту рядового воина, встать в первый ряд передового полка, зная, что погибнешь в первых рядах, как это сделал Великий князь русский Дмитрий Иванович Донской, дабы поднять дух русского воинства…

К зданию суда Надю подвозил отец Юрий Борисович Чесноков – великий спортсмен, не раз говоривший, что рожден не ради семьи, не ради потомства, но ради той победы на Олимпийских играх 1964 году, где выступал за сборную СССР в лице капитана сборной команды, считающийся лучшим нападающим столетия в волейболе.

По пути он произнес и эту, излюбленную им фазу, на сей раз, чтобы продолжить так:

– Ты знаешь, что я считаю неправильными твои действия и по сей день, но коль так сложилось, и ты дошла до финишной прямой… я вижу, что тебе это тяжко дается… запомни: этот суд – твои Олимпийские игры, ты рождена для победы на них!.. – Немного подумав, добавил:

– Пропустишь мяч, забудь о нем, главное, о чем нужно будет думать – выиграть следующий! Не думай о падениях, но все время поднимайся! Противник очень быстро забудет о твоих падениях и неудачах, если ты вновь вернешься в борьбу!.. – Эти слова и уверенность, наряду с другими силами, стали тем «засадным полком», который позволит раздавить любое войско, посмевшее противостоять ей…

Может показаться странным, что принципы, применяющиеся в спорте, могут подойти для жизни. Но разве жизнь – это не состязание, причем первоначально с самим собой?!..

Отец привез, и поехал по своим делам, предупредив – забрать, чтобы отвезти обратно, не сможет. Почему Надя не захотела ехать за рулем сама, имея собственную автомашину? Возможно, понимала, что бешеная концентрация в первый день процесса не даст возможности собраться должным образом за рулем. Добавились к причинам и незнакомый маршрут, опасения опоздания, незнания мест парковок. Заседание закончилось, оказав грандиозное впечатление на Хлебникову, несмотря на то, что в первый день было только утверждение состава коллегии присяжных заседателей. Выйдя за ворота суда, вдова остановила первую попавшуюся машину – «Жигули», назвала адрес, и, не задумываясь более ни о чем кроме суда, отдалась поездке. Водитель оказался разговорчивым, и вдове пришлось отвечать с заднего сидения с явной неохотой, все больше начиная