забегали. Хозяйка, заложив засов, заставляет дверь мебелью. Жану стало смешно, — какой, оказывается, он грозный «рубака». Он постучался. Никто не ответил. За дверью слышалось прерывистое, быстрое дыхание. — Не бойтесь, хозяюшка. Мы — французы. — Дыхание за дверью замерло. Жан продолжал: — Я хотел только спросить вас, куда дорога эта ведет?.. Как называется это место? Мы заблудились… — Опять молчание. Жан подождал немного и повторил: — Мы — французы… — За дверью что-то протащили, послышался приглушенный лепет ребенка… Потом как будто споткнулся кто-то… Вот боятся! Жан принялся стучать в дверь, в окно, которое уже было заперто ставнем изнутри. Отошел от дома, походил по двору, опять постучался. — Ну, что там такое? — нетерпеливо крикнул Партюрье, выглядывая из машины. Жан пожал плечами. — Чепуха какая! Куда же это мы попали? — Собаки заливались лаем, выли. — Ну что за чепуха!

Пришлось отступиться. Перепугались люди. Малыш кричал: «рубаки». Но Манак разъяснил: когда набирали бензинy, он заметил, что здесь все так говорят. У бельгийцев это ходовое слово, — так они называют солдат. Видно, однакож, что здешние жители не очень-то доверяют французам. Ну и наплевать! Не стоит из-за них торчать тут, терять время. Надо трогаться, пока еще хоть немного видно. Будем держаться того же направления. Куда-нибудь да приедем… В лесу было уже совсем темно. Партюрье зажег карманный фонарик, принялся изучать карту. Надо бы добраться вот до итого места, которое называется Ла-Рош-Танжиссар… или вот до этого, рядом с ним, — Сар-Мессир-Гильом… Ну и названьица здесь! Словом, надо выбраться из лесу, пересечь около Жамблу дорогу на Вавр, но, как приказано, в Жамблу не заезжать… свернуть ниже Мон-Сен-Гибер, ехать через Ниль-Сен-Венсен, через Орбе, а там уж, можно сказать, доехали…

Так-с! Все очень мило, очень симпатично, например названия здешних деревень. А вот попробуй выбраться из лесу. Сдается мне, что мы кружим на одном месте. Жилья никакого не попадается… Ладно, валяй вперед. Куда-нибудь да выедем. А пока что положение глупейшее. Рыщешь, бог знает где. Сперва Бланшар и Жан приуныли. Потом притерпелись. Пусть о дороге беспокоится Партюрье. Который это час? Как нарочно, Жан забыл завести часы. И вот в темноте, положившись на переднюю машину, стараясь только не отстать от нее, Рауль слушает рассказ своего спутника. Жан все-таки не выдержал и открылся ему. Нет, не во всем — о Сесиль он ни за что не стал бы говорить! Он рассказал о Гайяре, о своей сестре, даже чуточку все приукрасил. Брак по любви. Родители, как водится, были против, и прочее и прочее. Рассказал, как в прошлом году, когда сестра с мужем и детьми уехала летом на курорт, он жил в их квартире, читал их книги — «Горы и люди», «Чапаев»… одним словом, разные книги… Затем рассказ стал сбивчивым. Ну, как передать встречу с Мишлиной у входа в кино? И нельзя же рассказывать, как и почему его арестовали из-за Сильвианы… Разве может Бланшар понять всю эту историю с Сильвианой?.. И разве расскажешь, как он с Пасторелли ходил в палату депутатов?.. Наконец, он дошел до письма, вытащил его из кармана. В темноте ничего нельзя было разобрать, и Жан только пересказал содержание. Ивонна… ясно, что с ней что-то случилось… и вот, понимаешь, когда в Утен-ле-Вале бельгийский солдат… «рубака», по-здешнему… сказал нам, что везет коммуниста… вместе с немцем… тяжело мне стало… всего перевернуло… я подумал об Ивонне.

Остановились перед другой фермой. Темно, ни одного огонька. Не лают собаки. Мертвая тишина. Стали барабанить в дверь, кричали. Никто не отозвался, никто не шелохнулся в доме. Да что ж это такое?.. Бежали, что ли, все отсюда? Двинулись дальше в темноте. Ехали долго. Наконец выбрались из леса. Чутьем чуяли — не то направление, надо бы правее взять. Темнота, ни зги не видно, не лучше, чем в лесу. Должно быть, уже одиннадцатый час — столько времени кружим без толку… Кто его знает, где мы: может, очень близко от цели, может, очень далеко… В первой машине Манак и Партюрье, позабыв о всяком чинопочитании, крепко переругивались. И в обеих машинах через окошечко, прорезанное в стенке позади шофера, санитары отпускали весьма нелестные замечания по адресу начальства.

Ехали теперь по довольно скверной дороге. Впереди в небе расплывалось багровое зарево. Мелькали какие-то синеватые зигзаги. — Что это там? Гроза? — спросил Жан. Грохот был сильнее, чем от танков, во тьме что-то бухало, лаяло. Пушки! А потом взрывы — один за другим. — Да просто бомбежка, — сказал Бланшар. Ему-то это было знакомо. И надо же: как раз выехали в такое место, где, пожалуй, плохо придется… Партюрье заволновался: тут где-то должно быть шоссе, которое надо пересечь… Но, вероятно, его как раз и бомбят с самолетов. — Что же делать-то? — спросил Манак. Партюрье чуть было не ответил вопросом: «А ты как думаешь?» — но вспомнил, что он командир, и приказал: — Наддай! — Манак наддал. Бланшар погнал машину вслед за ними.

Теперь Бланшару, можно сказать, наплевать было, что они заблудились. На душе у него стало так хорошо… Недаром мне сразу понравился этот малый, когда я его в первый раз увидел в кафе… он в шашки играл. Я еще тогда подумал: славная у него рожа… Теперь Рауль уже не чувствовал себя одиноким. И странное путешествие, в котором они оба принимали участие, тем самым приобретало иной смысл… Впереди все еще гремело. А Бланшар рассказывал своему спутнику об Испании. Теперь уж нечего было опасаться, и он рассказывал об Испании. — Да, брат, кто побывал там, знает, что такое война…

Как же это случилось, что они попали именно в Жамблу, в тот самый пункт, который приказано было объехать стороной? Партюрье никак не мог себе этого объяснить. Но факт бесспорный — они очутились у северной окраины Жамблу, ни какой-то непомерно широкой дороге, и кругом в небе покачивались огни ракет, освещая дома лиловым светом. Подъехали к большому зданию, похожему не то на фабрику, не то на школу. Из него, как чортик из коробочки, неожиданно выскочил артиллерийский офицер, и разговор с ним рассеял все сомнения. Неподалеку пылал костром дощатый барак, отсветы пожара усиливали фантастическое освещение. — Жамблу, доктор, Жамблу… Я же вам говорю — Жамблу… И здесь только что побывали немецкие самолеты. Ну скажите на милость! Этакое парадное освещение в самом важном пункте данного сектора, и, разумеется, именно мне приказано занять тут позицию. Дивизион