осторожно расстегивать пуговицы на ее рубашке, освобождая горло.

— Зацепин, ты в скорую позвонил?

— Да. И Громова за медсестрой в школу отправил.

— Хорошо, — кивает Соколов и наконец поворачивается ко мне. — Успокойся, Вась, не реви. Все будет нормально.

— Но Лера…

— Лера сильная, слышишь? — перебивает он, глядя мне прямо в глаза. — Она справится.

Глава 30

— Здравствуйте! Я к Грановской, в триста тридцать вторую, — говорю дядечке-охраннику.

— Добрый день, — он неспешно придвигает ко мне журнал посещений и ручку. — Крестик вот тут поставь и проходи.

Расписываюсь в указанном месте и, перекладывая из руки в руку тяжелый пакет с гостинцами, поднимаюсь на третий этаж. По телефону Лерка толком ничего объяснять не стала, поэтому я решила навестить подругу в больнице, узнав всю необходимую информацию у ее бабушки.

Отыскав нужную палату, коротко и формально стучу в дверь, а затем захожу внутрь. Передо мной три расстеленных койки, но занята только одна из них. Лерка, слава богу, на месте.

— Привет, Вась, — заметив меня, Грановская улыбается. — Я знала, что ты придешь. Бабуля предупредила.

— Ну по телефону из тебя новости и клещами не вытащишь, — ставлю пакет с продуктами на тумбочку, а сама присаживаюсь на край ее кровати. — А вживую ты от меня не отвертишься.

Лерка выглядит немного лучше, чем в день нашей последней встречи. На впалых щеках появилось некое подобие румянца, а во взгляде больше нет смертельной усталости. И даже простой хлопковый халатик ей к лицу.

— Это все мне? — подруга косится на пакет. — С ума сошла такую тяжесть таскать?

— Мне нетрудно, — пожимаю плечами. — А теперь расскажи, что с тобой случилось? И почему тебя уже который день держат в отделении эндокринологии?

Лерка заминается. Подтягивает колени к груди и, опустив на них голову, протяжно вздыхает.

— Твое молчание меня пугает, — напрягаюсь я. — Говори, как есть. Не томи.

— У меня диабет, Вась, — не поднимая головы, произносит она. — Первого типа.

Ошарашенно пялюсь на макушку Грановской, пытаясь осознать услышанное. Но оно, хоть убей, никак не осознается.

— В смысле диабет? — тупо переспрашиваю я. — Сахарный?

— Угу.

Некомфортная тишина мрачно расползается по палате, а я все силюсь собрать мысли воедино. Нельзя вот так глупо молчать, когда человек поделился серьезной проблемой, но из-за шока у меня правда нет слов. Язык одеревенел и безвольно лежит во рту.

— Я уже давно неважно себя чувствую, — Лера наконец вскидывает на меня глаза. — Слабость, вялость, потеря веса. Я списывала это на стресс. Думала, из-за экзаменов психую. А на деле оказалась, что вот такая фигня, — невесело ухмыляется. — Диабет, прикинь? В восемнадцать, блин, лет.

— Но… Но ведь раньше у тебя его не было, — медленно веду головой из стороны в сторону. — А тут хоп — и диабет… Разве так бывает?

— Как видишь, бывает, — Лера потирает виски.

— Но это же не смертельно, верно? В наше время вылечить можно все!

— Диабет не лечат, Вась. Но зато его можно контролировать.

— Контролировать? — хмурюсь.

— Ну да. Диета, ежедневные дозы инсулина — и я смогу прожить до старости.

Лера говорит вроде бы позитивные вещи, но на ее лице все равно лежит темная траурная тень. Очевидно, подруге нелегко смириться с тем, что ее жизнь так резко изменилась. Еще на прошлой неделе она была обычной одиннадцатиклассницей, готовящейся к поступлению в Москву, а сегодня она уже диабетик, зависимый от инсулина.

Зависимый… Ох, слово-то какое страшное!

— А лекарства… Они бесплатные?

— В большинстве своем да, — кивает Грановская. — Так что жить я точно буду.

— И это уже очень хорошо, правда? — беру ее ладонь в свою и легонько сжимаю. — Да, неожиданно. Да, неприятно. Но самое главное не смертельно, верно?

— Знаешь, Вась, я уже несколько дней пытаюсь принять свою новую действительность, но получается пока с трудом. Кажется, что это не со мной происходит. Словно я сплю, понимаешь? Все надеюсь проснуться, но этого не случается.

Я смотрю на Лерку. Мою сумасбродную, пуленепробиваемую Лерку, и сердце в груди болезненно сжимается. Даже представить боюсь, каково ей сейчас, как она вообще держится…

Но Соколов прав, она сильная. Никогда не плачет и ни перед чем не сдается. Все жизненные испытания Грановская преодолевает с достоинством, и диабет, я уверена, не станет исключением в этом списке. Уж такой у подруги характер: кого хочешь в бараний рог согнет.

— Лер, твоя реакция понятна. У тебя шок, и тебе нужно время, чтобы свыкнуться с новостями. Но ты же знаешь, что в конечном итоге ты совсем справишься. И никакой диабет не помешает тебе добиться желаемого!

— Ой, Вась, даже не знаю…

— А я знаю! Потому что я тебя знаю, Лер! Помнишь, как в том году к нам «Иванушки» приезжали? Никто не смог к ним за кулисы попасть, а ты прорвалась! О чем это говорит?

— О том, я обожаю песню «Тополиный пух»?

— Ну да, это само собой, — посмеиваюсь. — Но еще о том, что ты пробивная! А в седьмом классе помнишь? Нина Аверина увела у тебя Лешу Кузнецова. Что ты сделала?

— Намешала слабительного ей в компот, — Грановская смеется в голос, предаваясь приятным воспоминаниям.

— Во-о-от! — тяну многозначительно. — Ты задала ей жару! Показала, что с тобой шутки плохи. И этому диабету тоже покажешь!

Лерка улыбается. Широко и довольно искренне. Кажется, мне и впрямь удалось ее немного развеселить.

— А знаешь, Вась, ты права, — помолчав, отзывается она. — Люди с диабетом живут? Живут. И я буду. Глупо из-за какой-то несчастной болезни зарывать в землю свой огромный потенциал. Я ведь мало того, что умная, так еще и красивая очень.

Чем-чем, а излишней скромностью подруга точно не страдает. Но оно даже к лучшему. Скромность красит далеко не всех, а кому-то ее отсутствие и вовсе к лицу.

Глава 31

— Салют, малая, — привычным жестом Соколов закидывает руку мне на плечо и проводит носом по моему виску. — У тебя же дэрэшечка завтра. Почему никуда не приглашаешь?

— Потому что некуда приглашать, Тём.

Из-за болезни лучшей подруги я перегорела идеей шумного празднования своего совершеннолетия. Лерки рядом все равно не будет, а без нее безумные отрывы как-то не в кайф. Лучше дома с родителями тортик поем. Или к бабушке в деревню сгоняю.

— Че так? — слегка отстранившись, Артём пробегается по мне внимательным взглядом. — Депресняк из-за приближающейся старости накрыл?

— Какой еще старости, Соколов?! — шутливо толкаю друга локтем под ребра. — Мне ведь только восемнадцать исполняется!

— Вот именно, — он хитро щурится. — Знаешь, что это значит?

— Ну и? — кисло отзываюсь я, морально готовясь к непотребным шуткам про возраст.

— Что уже можно.

— Что можно?