– Для меня достаточно того, что вы, полупочтенный, по всем признакам – из Комитета государственной безопасности. Та же сучья порода, неповторимая. Они – ваши подручные. Уважать мне ни вас, ни их не за что, а пугать будете моих соседей по общаге – у них вы ещё не успели отнять ни жену, ни дочь, ни имущество. Так зачем весь этот цирк?

– Ну, представьте себе, что сейчас у вас смотрины. И меня интересует мнение о вас этих двух человек. Кстати, вы бы хоть с ними сначала познакомились, а уж потом записывали их в клоуны.

– А зачем мне какие-то имена и фамилии, написанные в одном из паспортов, которых у каждого из вас явно несколько? И что вы ещё не поняли из моего уголовного дела, которое явно прочитали?

– Фрагментами прочитал, фрагментами. И из чужих рук. И поэтому – да, есть к вам вопросы. И есть нужда устроить вам смотрины.

– Ну, допустим... А что это за комедия с сочинением проИудушку? Или в архив суда вас пустили, а в архив КГБ – нет?

Что я вам могу такого рассказать, что вы не читали в личном деле вашего сотрудника Брахта?

С полминуты старшой очень внимательно разглядывал сидящего перед ним мастера мелкого металлоремонта. Тот тоже молчал.

– Я хочу с ним повидаться. А он со мной – не очень. Как и с вами, наверное. Как вам такой ответ, Джордж Маркович?

Тот в ответ хмыкнул и пожал плечами. Не то чтобы поверил, хотя…

– Итак, вернёмся к товарищу милиционеру Можейко. Джордж Маркович, вам придётся принять как данность – я человек упёртый. И эту информацию я от вас, так или иначе, получу.

Ремонтник в очередной раз оглядел всю троицу. Заговорил медленно, явно преодолевая какие-то особо мучительные воспоминания.

– При проведении обыска гражданин Можейко с особым цинизмом издевался над Машей. Она очень любила мягкие игрушки, их у нас в квартире было много. При обыске Можейко с каким-то особенным удовольствием вспарывал ножом всех этих мишек, зайчиков… типа, искал спрятанные в них деньги и драгоценности. В конце концов всё закончилось истерикой Маши. А теперь убирайтесь, хватит с вас на сегодня. Я напишу вам сочинение, зайдите дня через два. Будут ещё вопросы – зададите их тогда.

Это было произнесено тихо, но азиат вздрогнул. Посмотрел на молдаванина. Тот спешно сунул в карман слегка дрожавшую руку.

Старшой же помолчал (неужели тоже преодолевал душевные волнения?), потом посмотрел на ремонтника.

– Каким именно образом вы мечтаете убить Можейко, Джордж Маркович?

– Мечтают дети в детском саду – после рассказов тёти воспитателя о том, в какой прекрасной стране они живут. Не смею более задерживать. Не тратьте зря время – сегодня я больше не собираюсь с вами разговаривать, кто бы вы ни были.

Старшой обернулся. Кивнул азиату и молдаванину – пошли. Уже у самого порога бросил.

– А всё-таки вам не мешает познакомиться. Его (кивнул на молдаванина) зовут Мыкола. А его (кивнул на азиата) – Азраил. Нетрудно запомнить, правда?

На выходе обернулся к азиату. Спросил взглядом – ну, как он тебе?

– Шайтан! – не сдержался тот.

6

Мыкола заявился в аккурат через два дня, ближе к вечеру. Кепочка, потёртая куртка. С виду – обычный работяга, который сам не докумекал, как совладать с починкой какой-нибудь бытовой фигни.

Ремонтник не удивился. Он, кажется, вообще разучился чему-либо удивляться. Хотя с его-то биографией…

Молча протянул свёрнутую трубочкой школьную тетрадку. Когда Мыкола её развернул, на обложке увидел надпись от руки не особенно ровным почерком: «Сочинение. Как я общался с Иудушкой Брахтом». Несколько страниц, исписанных с обеих сторон тем же почерком.

– Останься сегодня ночевать здесь! – изображать всю эту формальную вежливость ему было как-то не в кайф, пусть этим Старшой балуется. – Тебе не привыкать. В десять вечера выйди во двор прогуляться.

– Ну что, по-прежнему не боишься?

Нарочито забрызганный осенней грязью старый «Москвич» в кромешной тьме уносился куда-то в сторону лесного массива за городом. За рулём сидел Мыкола, ремонтник сидел рядом.

– Какая разница? Кто бы вы ни были – от вас, похоже, всё равно никуда не денешься.

– А вот это правильно. Поэтому не дури и ничему не удивляйся.

Оставив машину на опушке леса, они какое-то время шли среди деревьев. Довольно скоро стали заметны отблески костра – в ночном осеннем лесу их было видно издалека.

На крохотной полянке среди деревьев и в самом деле горел костёр. Около него сидели Старшой и азиат (Азраил, кажется?), а рядом…

К берёзке был привязан человек с кляпом во рту. Видимо, привязали его давненько – от холода и ужаса он уже почти не мычал и не дёргался.

– Тебе что-нибудь говорят такие имя и фамилия – Карл Брикс? Точнее, Карлушка Брикс? – Старшой, видимо, тоже решил обходиться без церемоний, даже здороваться не стал.

– Вообще ничего не говорят.

– А с Машей ты когда-нибудь обсуждал её бывших, которые у неё были до тебя?

Мыкола цепко взял ремонтника за руку – давай без фокусов, так надо.

– Ну, допустим. Только среди них никакого Брикса она не называла. И Карлушку тоже.

– Ещё бы. Она, наверное, тебе и не рассказывала... Хотя чего там приятного? Когда ей было 14 лет, её попытался изнасиловать один засранец, с которым они вместе воспитывались в детдоме.

– Об этом она говорила. Кажется, даже морду ему расцарапала.

– Ага, именно. Причём так, что шрамы остались на всю жизнь. Тем паче, она для полного счастья разбила его башкой стекло шкафа, стоявшего в спальне. Так что морду попортила основательно. Ну, а теперь познакомьтесь. Засранца того звали Карлушка Брикс, а ещё у него был старший сводный братец по беспутной мамке, с другой фамилией. Братца звали Можейко. И когда ему представилась возможность безнаказанно поиздеваться над твоей Машей, он ту возможность не упустил.

Да, это был он. Рожа, конечно,