сложнее, чем вы думаете. Здесь… Ты согласен? – Лерман обернулся в сторону Купревича. – Здесь сыграло роль нечто вроде кумулятивного эффекта. Если бы кто-то из нас… любой… не наговорил Аде глупостей, она осталась бы жива. Ада была сильной женщиной, это каждый может подтвердить. Актриса божьей милостью. Словам она цену знала. Но в данном случае в четырех независимых реальностях практически одновременно произошел конфликт, и были сказаны слова. Володя, ты просчитывал варианты, когда пучок причинно-следственных связей приводит к тому, что различные причины в прошлом каждой ветви приводят к одному и тому же следствию в настоящем?

Купревич кивнул. Он не просчитывал этого. Просчитать такую сложную модель было невозможно. И Лерман наверняка не смог. Но качественные рассуждения – да, были, в позапрошлогодней статье. Разные причины в прошлом различных ветвей могут приводить к одному и тому же событию в настоящем. Это называется обратным ветвлением и для некоторых частных случаев доказано. Мироздание ветвится не только в будущее, но и в прошлое. Это естественно, поскольку квантовые уравнения обратимы во времени, как, впрочем, практически все физические законы. Возникает ли при этом кумулятивный эффект, эффект накопления причин, приводящих к единому следствию? Если в этот момент не возникает сложная склейка…

– А она возникает, – будто прочитав мысли Купревича (а, может, он говорил вслух, сам того не замечая?), сказал Лерман. – Она возникает, и возникает резонансный эффект. Да, я тоже это не просчитывал, но интуитивно ясно… Пучок похожих причин, и… Сердце не выдерживает, реальности склеиваются, мир меняется.

– Четыре в одном, – пробормотал Купревич.

– Примерно так.

– Володя, – сказала Лена. – Я не могу дозвониться до Шауля, он не отвечает.

– Я же просил поставить телефон на запись! – возмутился Лерман.

– Он записывает, – Лена отвечала Лерману, но смотрела в глаза Купревичу.

– Это невозможно, – отрезал Лерман. – Запись и разговор по другому каналу…

– У вас старый аппарат, – отмахнулась Лена. – Или… Он у вас остался еще из вашей бывшей реальности. У нас уже…

«Молодец, – восхитился Купревич. – Быстро схватывает, сразу уловила суть».

– Мне нужно к Шаулю, – Лена держала Купревича за руку, хотела, чтобы он поехал с ней. – Иначе он натворит дел.

– Может, и к лучшему, – буркнул Лерман, поднимаясь. – Мы поедем с вами.

– Да, – ответил Купревич на вопросительный взгляд Лены. Он хотел остаться с ней вдвоем хотя бы на несколько минут, пока они будут в дороге. Он не знал, почему он этого хотел, но чувствовал, что это необходимо. Ему нужно было сказать что-то важное. Но еще важнее – и это он тоже чувствовал – им всем держаться вместе. Всем четверым. Включая Шауля.

– Поехали, – решительно сказал Лерман. – Эй, вы там, вставайте!

* * *

Шауль не ждал гостей и на вошедших посмотрел удивленно, узнал Баснера, с которым сцепился вечером, но отвел взгляд.

Шауль сидел за круглым столом с бокалом сока в руках. Кроме Шауля, в комнате находились двое мужчин: высокий и худощавый, лет шестидесяти, и молодой, некрасиво пухлый, настолько, что живот выпирал из брюк. Высокий сидел рядом с Шаулем, а пухлый – на диване, отчего выглядел толще, чем был на самом деле.

Лена что-то сказала на иврите, обращаясь то ко всем сразу, то к Шаулю. Шауль слушал, сцепив пальцы, и медленно кивал, будто китайский болванчик, игрушка, с которой Купревич не расставался в детстве. Вперед – назад. Наклонился – выпрямился. Двое других смотрели на вошедших с вялым интересом.

Баснер повернулся и пошел куда-то по коридору. Открылась и закрылась дверь. Купревич держался рядом с Леной и не собирался отходить ни на шаг. С ней он чувствовал себя более или менее уверенно, хотя и не представлял, что нужно сделать и что сказать. По дороге он думал только о том, что, когда они, четверо, соберутся вместе, что-то непременно произойдет. Это пугало и это успокаивало, и он не понимал, как два разных предощущения могли ужиться друг с другом.

– Шауль, это Владимир, – сказала Лена по-английски, – а это Иосиф. И еще…

Она не обнаружила Баснера.

– Он пошел в туалет, – объяснил Лерман по-русски, и Лена не стала переводить.

– Думаю, он не скоро вернется, – пробормотал Лерман.

Шауль что-то сказал, высокий добавил, пухлый развел руками.

– Игаль Хузман, – Лена представила высокого, – давний друг Шауля, программист. Я слышала – замечательный. Моти Гродберг, – кивок в сторону пухлого, – двоюродный брат Шауля, живет в Эйлате…

Чем занимается в Эйлате Моти, Лена, видимо, и сама не знала.

– Шауль звонил в полицию и сказал, что это он убил Аду. – Голос Лены звучал ровно, она старалась держать себя в руках, но Купревич видел, что она на пределе. Одно неосторожное, а может, вообще любое слово вызовет взрыв эмоций, слезы и слова, о которых Лена пожалеет. Он хотел спросить, что сказали Шаулю в ответ на его заявление, но боялся задать вопрос.

Лерман не был столь щепетилен.

– Ну? – спросил он по-английски, обращаясь к Шаулю, но ответа ожидая от Лены. – Как там отнеслись к его признанию?

Лена промолчала, Шауль не обратил на вопрос внимания. Ответил Игаль.

– Скептически, – сказал он, подбирая английские слова. – Никаких следов насилия. Естественная смерть. Есть документ. Шауль просто… – Игаль не сумел подобрать нужное слово и пожал плечами.

– Рехнулся, ага, – сказал по-русски не собиравшийся подбирать слова Лерман.

– Но они обещали прислать следователя, чтобы тот записал слова Шауля, – добавил Игаль.

Видимо, он хотел сказать «признание», но не вспомнил, как сказать по-английски.

Лерман отодвинул от стола стул, сел, потянулся к блюду и взял большое яблоко. Купревич видел: Иосиф смущен, растерян, может, даже испуган. Он мог сколько угодно рассуждать на теоретические темы, но это слова, мысли, идеи, а что реально произойдет, Иосиф не знает, боится себе в этом признаться и даже думать об этом, потому что мысли, как и слова, как и действия, материальны и влияют на происходящее.

Мы вместе, – подумал Купревич. – Четверо. Здесь и сейчас. И что? Должны выяснять отношения и доказывать собственную уникальность и любовь к Аде? Показывать паспорта, где записано, что Ада – жена каждого из нас? Показывать фотографии: новые, у каждого разные, и детские фотографии Ады, у всех одинаковые настолько, что невозможно отличить? И