— Не следуй примеру Семпрония и Фламиния.

— Не буду! — пообещал начальник конницы, имея в виду свое.

Он не сомневался в собственных дарованиях. Семпроний был просто бездарью, Фламиний — чересчур самоуверенным. Ни один из них не был знаком, как подобает, с военной наукой. Ни один не читал об Александре и разве что слышал о блистательном Пирре. Минуций решил показать всем, как надлежит воевать.

Следует отдать должное, операцию в Ларинатиде[25]Минуций провел почти образцово. Но лишь почти. Минуций нанес карфагенянам поражение, но не настолько сильное, чтобы быть чувствительным. Он заставил Ганнибала покинуть лагерь, но с равным успехом тот мог там остаться. Но, как бы там ни было, Минуций отправил в Рим гонца с хвастливым донесением, из которого исходило, что Ганнибал наголову разбит.

Рим встретил это известие с ликованием. Народное собрание тотчас же порешило предоставить Минуцию права, равные с фабиевыми. Диктатору не оставалось иного, как подчиниться. Правда, он немедленно отверг предложение соперника командовать армией поочередно, предложив разделить ее. Каждый получил по два легиона, каждый занял свой лагерь. Фабий терпеливо следил за действиями Ганнибала, Минуций же, не в силах бездействовать, навязывал карфагенянам мелкие стычки, выжидая лишь момента для битвы.

Шло время. Солдаты Минуция, все более и более утверждавшиеся в скорой победе, ликовали и поносили сотоваришей из войска Фабия. Те поначалу огрызались, а затем стали вымешать недовольство на диктаторе, который казался им более не осмотрительным, а ленивым, не осторожным, а боязливым. То там, то здесь собирались стихийные сходки, требовавшие решительных действий. И трибуны ничего не могли с этим поделать, так как в большинстве своем рассуждали также, как и солдаты, разве что не высказывая настроений во всеуслышанье.

— Фабий стал стар, он медлителен и труслив, — шептались они. — Пора уступить дорогу молодым и отважным!

Солдаты кричали, негодуя, трибуны шептались, с трудом скрывая свое возмущение. До Фабия доходили и эти крики, и этот шепот. Диктатор страдал, ничем не выдавая своих страданий. Все чаше он оставлял лагерь на рассвете, отправляясь проверять посты или изучать окрестности, а, возвращаясь под вечер, поспешно укрывался в своем шатре, где долго пытался уснуть, внимая поносящим его крикам, нет-нет, да долетавшим снаружи.

Так было и в этот вечер. Фабий ворочался на ложе, пытаясь забыться, когда за пологом закашлялся верный раб.

— Я не сплю! — крикнул Фабий, догадавшись, что слуга предупреждает о появлении гостя. — Кто пришел?

Раб почтительно ступил внутрь, сопровождаемый человеком, чье лицо, едва различимое в тусклом свете латерны, показалось Фабию смутно знакомым. Диктатор привстал.

— Ты…

— Публий Корнелий Сципион-сын! — отрекомендовался гость. Фабий вспомнил его. То был сын Сципиона, тот самый, которого он видел лишь однажды, на пиру.

— Конечно! Я помню тебя! Что ты делаешь здесь?

— Я трибун первого легиона!

— А… — протянул диктатор, осклабясь кривой усмешкой. — Значит, теперь ты в числе тех, кто клянут меня! Ну что ж, проходи, будешь гостем.

Юноша не отверг приглашения. Он подошел к ложу и уселся на стоявший рядом низенький табурет.

— Я состою в первом легионе, но к числу хулителей не отношусь. И я не один, хотя хулителей и впрямь предостаточно. Все хотят генеральной битвы, никому не по душе излишняя осторожность.

— А тебе?

Юноша на мгновение задумался.

— Я тоже за битву, но и за то, чтобы быть осторожным. Ганнибал хитер, он уже доказывал это.

— И еще докажет, — пробормотал Фабий, не подозревая, что его слова сбудутся, став страшным пророчеством. — Но ты честен, и это хорошо. В наше время далеко не каждый может позволить себе быть честным. И моему сердцу радостно знать, что ты понимаешь меня. В это время, столь непростое для Города, мы, представители великих родов должны быть вместе — оставить личные амбиции, позабыть о былых разногласиях. Римляне должны быть едины, только тогда мы победим.

— И я так считаю.

— Так скажи об этом Минуцию! — воскликнул Фабий, вдруг распаляясь гневом. Бородавка под носом тряслась рыхлой горошиной. — Скажи об этом хвастуну и гордецу, готовому принести в жертву ради собственной славы еще многие тысячи жизней. Ведь он, кажется, знает тебя?!

— Знает, — кивнул юноша. — Но он меня не послушает. Он никого не желает слушать! Он слишком уверовал в свой гений и удачу. Он хочет дать Ганнибалу битву.

— Когда? — спросил Фабий, настораживаясь.

— Завтра. Потому я и пришел к тебе, диктатор. Я боюсь, что Ганнибал заманит нас в западню, и вновь прольется великая кровь.

— Да, может случиться так.

— И чтобы этого не случилось, достойный Фабий, прошу тебя, будь наготове и пошли, в случае нашей неудачи солдат на подмогу.

Диктатор хмыкнул, удивления не скрывая.

— Ты пришел с этим сам или тебя все же прислал Минуций?

— Сам, — сказал юный Сципион, от смущения слегка покраснев. А, может, виной тому был жар фонаря.

— Это хорошо, — вымолвил Фабий, чувствуя, что проникается симпатией к юноше. — Это лучше, чем если б тебя прислал Минуций. Это много лучше. Это значит, что растут мужи, какие в будущем будут на равных сражаться с врагами, не менее грозными, чем Ганнибал.

— Я еще успею сразиться в этой войне! — горячо возразил Сципион.

— Конечно. Например, легатом у своего отца. Ты будешь хорошим легатом. А сейчас давай-ка, выпьем доброго фалерна. — Диктатор кликнул слугу, велев тому подать вина. Они выпили по чаше, после чего Фабий сказал:

— Ступай. Уже поздно. И не волнуйся, завтра я буду с вами. Завтра…

Назавтра случилось то, чего опасался юный Сципион. Ганнибал занял холм между своим станом и лагерем Минуция. Обычный такой холм, на который и взошло то всего с сотню-другую солдат. Увидев это, квириты потребовали от Минуция немедленных действий.

— Неужели мы будем смотреть, как эти дикари над нами смеются?! Неужели мы будем терпеть позор от подлых пунов?

Минуций не стал спорить и послал на холм велитов. Те завязали бой. Видя, что его воины пятятся, Ганнибал направил к ним на подмогу тяжеловооруженных иберов, а за ними — и всадников-нумидийцев. Минуций решил не уступать и приказал легионам выйти из лагеря.

Римляне стройными рядами двинулись вверх по склону. Завязался бой, верх в котором был за легионерами. Казалось уже все, еще миг, и воины Ганнибала бросятся в бегство, но тут в тыл когортам ударили заблаговременно укрывшиеся в оврагах ливийцы. В тот же миг легкие нумидийцы закружили в смертельной пляске римские турмы.

Легионы попятились. Если триарии, развернув строй, стойко отражали натиск напавших со спины врагов, то велиты и неопытные гастаты со всех ног бросились к лагерю. А Пуниец уже выводил в поле иберов и галлов, его таксисы и гиппархии готовились окружить врага и совершенно уничтожить его. И быть бы большой крови, но Фабий успел на подмогу со своими полками. Свежие, рвущиеся в бой воины второго и третьего легионов остановили бегущих товарищей и вместе с ними устремились на подмогу отчаянно бьющимся подле холма принцепсам и триариям.