Макс приподнял свой защитный экран, встал и закричал:

– Да заберут тебя во́роны, Кардер, подними щит, или я врежу по твоей тупой башке, чтобы ты больше не забывал! Если копье Валиара Маркуса одержит победу над моими лучшими бойцами, ты будешь бегать кругами целую неделю!

Рекруты бросали в сторону Макса косые мрачные взгляды, пока Шульц не рявкнул, чтобы они приняли боевые стойки.

– Да? – сказал Макс Тави, снова усаживаясь на стул. – До меня тоже дошли слухи. Рад за того, кто это сделал. Никогда не любил работорговцев.

Тави нахмурился:

– Значит, не ты?

Макс нахмурился в ответ:

– И не ты?

– Нет, не я, – ответил Тави.

Макс прикусил губу и пожал плечами:

– Это не я. Здесь полно фригийцев. Они ненавидят работорговцев. Во́роны, их многие ненавидят. Я слышал, что в Церере есть большой отряд, они по ночам разгуливают в масках по улицам и вешают работорговцев, которые попадают к ним в руки, и тем приходится нанимать целую армию телохранителей, чтобы не погибнуть. Наверное, мне бы понравился город Церера.

Тави нахмурился и посмотрел на восток.

– Ладно, – пробормотал Макс. – Извини. Встреча твоей семьи.

Тави пожал плечами:

– Мы планировали пробыть там всего месяц или около того. Наверное, они уже уехали.

Макс продолжал наблюдать за упражнениями рекрутов, но его лицо заметно помрачнело.

– Ну и как оно?

– О чем ты?

– Как оно: иметь семью?

Тави выпил еще один ковш воды.

– Иногда кажется, что они меня душат. Я знаю, что они тревожатся, но меня это бесит. Их беспокоит, что я не могу управлять фуриями. И все же я рад, что они есть. Я всегда знал, что они мне помогут, если возникнет проблема. Иногда по ночам, когда мне снились плохие сны или я не мог заснуть, я жалел себя. И тогда я вставал, подходил к их комнатам и видел: они здесь, рядом. Я возвращался в свою постель и засыпал.

Выражение лица Макса не изменилось.

– А какой была твоя семья? – спросил Тави.

Макс секунду молчал.

– Боюсь, я недостаточно пьян, чтобы ответить на этот вопрос.

Однако разговор о семье первым начал Макс. Возможно, он хотел поговорить, и сейчас его следовало подтолкнуть.

– Ты попытайся, – сказал Тави.

Повисло долгое молчание.

– Обычно их не было рядом, – наконец заговорил Макс. – Моя мать умерла, когда мне было пять лет. Она была рабыней из Родиса, ты знаешь.

– Да, я знаю.

Макс кивнул:

– Я плохо ее помню. Мой отец почти все время проводил на Стене. Он возвращался в Антиллу только летом, и за целый год у него накапливалась куча работы. Он спал три или четыре часа в день и ненавидел, когда ему мешали. Один раз он обедал со мной. А еще он дал мне один или два урока магии. Иногда я ездил вместе с ним посмотреть на рекрутов. Но мы почти не разговаривали. – Его голос зазвучал совсем тихо. – Бо́льшую часть времени я проводил с Крассом и мачехой.

Тави кивнул:

– А это было паршиво.

– Красс не так уж плох. Я был старше и крупнее, поэтому он ничего не мог со мной поделать. Он часто ходил за мной, и если ему на глаза попадалась какая-то моя вещь, которая ему нравилась, Красс ее забирал. Мачеха ему позволяла. Если я открывал рот, меня секли. – Он оскалил зубы в застывшей улыбке. – Конечно, если я совершал какой-то проступок, меня опять секли. – (Тави подумал о шрамах на спине друга и стиснул зубы.) – Так продолжалось, пока я не овладел своими фуриями. – Макс прищурился. – Когда я понял, насколько силен, я спалил дверь ее покоев, вошел и сказал, что, если она попробует меня высечь, я ее убью.

– И с тех пор начались несчастные случаи, – догадался Тави.

– Да.

– Что произошло?

– Впервые это случилось, когда я учился летать, – ответил Макс. – Я парил в паре футов от городских стен, на высоте тридцати футов. Кувшин с каменной солью выпал из окна башни, ударился о стену, и его осколки помешали моим фуриям ветра. Я потерял контроль. И рухнул на землю.

Тави поморщился.

– В следующий раз это было зимой. Кто-то разлил воду на верху длинной лестницы, и она обледенела. Я поскользнулся и упал. – Макс глубоко вздохнул. – Именно тогда я сбежал и вступил в легион в Пласиде.

– Макс… – начал Тави.

Неожиданно Макс вскочил на ноги.

– Что-то меня тошнит, – сказал он. – Наверное, из-за того, что ты весь пропитался кошмарными запахами.

Тави хотел что-нибудь сказать другу. Помочь ему. Но он хорошо знал Макса, гордость мешала ему смириться с сочувствием кого-либо, даже друга. Старые раны открылись, когда он заговорил о своей семье, и теперь ему не хотелось, чтобы кто-то видел его боль. Тави жалел Макса, но понимал, что тот не готов принять его помощь. Для одного дня было достаточно и того, что он рассказал.

– Да, пожалуй, дело в вони, – тихо согласился Тави.

– Мне нужно работать, – сказал Макс. – У моих головастиков сегодня будет тренировочная схватка с копьем ветеранов Валиара Маркуса.

– Думаешь, они победят?

– Вряд ли, если только у Маркуса и его людей не случатся сердечные приступы, причем одновременно, и они не умрут во время схватки. – Макс оглянулся через плечо и на мгновение встретился взглядом с Тави. – Головастик не может победить. Но дело не в этом. Им просто нужно достойно сражаться.

За словами Макса стояло нечто большее, и Тави кивнул другу.

– Еще рано считать головастиков, Макс, – спокойно сказал он. – Никто не знает, как все обернется.

– Может быть, – сказал Макс. – Может быть. – Он отдал Тави салют, убрал защитный экран и зашагал к тренировочному полю. – Во́роны, Сципио! – сказал он, отойдя на тридцать шагов. – Я даже отсюда чувствую вонь. Тебе нужно помыться!

Тави захотелось отыскать палатку Макса и немного поваляться на его койке. Он отбросил эту мысль как непрофессиональную, хотя она и казалась ему весьма привлекательной. Он посмотрел на закатное солнце и направился к лагерю обслуги.

Люди, сопровождавшие легион, являлись такой же его неотъемлемой частью, как доспехи и шлемы. Шесть тысяч профессиональных солдат нуждались в обустройстве жизни, а эти люди его обеспечивали.

В основном это были незамужние и бездетные молодые женщины, которые служили обязательный срок в легионе. Они занимались ежедневными потребностями легионеров, главным образом приготовлением пищи и стиркой белья. Другие помогали чинить форму, приводить в порядок оружие и доспехи, доставляли пакеты и письма, а также выполняли другие мелкие работы.

И хотя закон ничего не требовал, кроме труда, такое большое количество молодых женщин, оказавшихся