Кто бы сомневался.

Я поморщился, чувствуя, что потряхивать в фургончике нас будет хорошо. Прошлая поездка всё ещё вызывает у меня не лучшие ассоциации.

— Черти с тобой. Садимся в фургончик, нам нужно убираться отсюда.

— Я бы так не спешил, — улыбнулся старик, напрочь игнорируя убийственный взгляд Чарльза. — Для Совета может быть полезно, если мы немного исследуем эту местность.

— Это не наша работа, — неожиданно спокойно ответил стиляга. — Профессор, мне и так потом отвечать за то, что я втянул в наши дела объект наблюдения. Нам нужно как можно скорее вернуться и… сделать отчёт.

Чарльз с плохо скрываемой болью окинул взглядом сначала меня, затем Редди с его живым фургончиком, а после — весьма специфическое окружение. Да, потом расписывать подробности наших приключений будет сложно.

— Будет тебе, майор, — хохотнул старик. — Как минимум, мы можем подъехать и поближе посмотреть на те башни. Исследование местности, где порождение Бездны имеет меньше власти, очень обрадует Совет. Уже сам факт того, что мы здесь можем спокойно находиться, многое значит! Что может пойти не так?

Мы с Чарльзом переглянулись.

— А этот старик тот ещё адреналиновый маньяк, а?

Бровь Чарльза выразительно дёрнулась. Впрочем, в его взгляде я видел нечто похожее на согласие.

Я довольно захихикал, понимая, что и сам теперь хочу посмотреть на башни поближе. Слишком уж мне понравилось раздражать стилягю.

Башня вдалеке, как мне показалась, вновь мигнула таинственным сиянием.

— Насколько я понимаю, — подал голос мой протеже, — мы можем отправляться в поездку? Я ведь прав, Мистер Фишер?

Из грузовика вышел звук, отдалённо похожий на отрыжку.

— Более чем.

Я довольно оскалился, увидев, как посерело лицо стиляги.

* * *

— Никогда бы не подумал, что порождение Бездны будет так хорошо писать картины! — восхищённо похлопал в ладоши Гаррик. — Как много мы всё ещё не знаем про Бездну, не так ли, Чарльз? Феликс, ты очень талантлив!

Я напрочь проигнорировал старика, сосредоточив свой взгляд на своих каракулях. На самом деле, я просто перенёс на мольберт то, что видел. Сделать для нынешнего меня это было совсем несложно: навык был наработан давно, кисти разработаны, про образную память и говорить нечего было. Одного-двух раз было достаточно, чтобы отпечатать в голове увиденное. Оставались лишь инструменты, которые у меня были благодаря «Универсальной Удочке».

Была мысль перенести на мольберт ещё и блюющего недалеко от фургончика Чарльза, но мне не хотелось портить и так не шибко качественную мазню.

Чего-то в ней не хватало. Чего-то, что завершило бы мою мазню и превратило её в настоящее искусство.

Мне нужно было вдохновение. Не бесчисленные образы моих друзей, нет. Они здесь не подойдут. Мне нужен был образ обитателя этого места.

— Пустовато здесь, — сам удивился собственному недовольству в голосе я, подняв взгляд на одну из серых башен. — Хочу осмотреться внутри.

Она была действительно огромной. Сотни и сотни метров в высоту, серая башня своими размерами буквально подавляла. Вокруг башни я чувствовал себя как-то странно, будто странная форма жалости к самому себе. Что-то на краю сознания мне подсказывало, что я смогу получить свой источник вдохновения внутри. Это же «что-то» говорило, что там меня не ждёт ничего хорошего.

Возможно, моя совесть.

На лицо сама собой вылезла улыбка полного психа.

— Полностью поддерживаю, Феликс! — аж подпрыгивать начал от радости профессор. — Давно не чувствовал такого воодушевления, ха-ха!

— Боже, нет…

Мольбы только переставшего блевать стиляги мы со стариком проигнорировали. Что называется, поймали одну волну.

По пространству прошла очередная рябь. Мольберт со всеми моими принадлежностями исчезли. Мы отправились внутрь, и у стиляги не было вариантов, кроме как последовать за нами.

Умом я понимал, что поступаю неразумно. Наверное, не переживи я недавнюю терапию от Мистера Стивенсона, и холодная логика остановила бы мой порыв. Сосредоточила бы внимание на странном чувстве, я бы заметил подвох в полной мере. Однако, моя психика вновь была расшатана и, кажется, теперь уже окончательно. Я сам пришёл к мысли, что полностью нормальным мне быть нельзя.

Мне нужно полагаться на собственные душевные порывы. Не только контролировать их, но и потакать им. Искать баланс. Как обходить бездну, так и прыгать в неё с головой. Руки чесались сделать свою мазню лучше, и на фактическую опасность мне было плевать.

За время пути мы успели немного подискутировать на тему того, куда конкретно могло нас перенести. Единогласно пришли к выводу, что, раз дар океана стремился выполнить какие-то подсознательные желания владельца, это место должно быть как-то связано с ним. Это звучало логично, и мы даже успели подумать, что жертва дара сама хотела оказаться здесь, но, как оказалось, всё было намного проще.

Стоило нам оказаться внутри башни, как всё встало на свои места.

Зря Гаррик ляпнул про семью верующих. Хотел он того или нет, но он создал ассоциацию, которая стала якорем для желания.

Внутри было удивительно ярко. На нас снизошёл свет, разительно отличающийся от того красного светила, что, казалось, всё это время наблюдало за нами.

Против воли я поднял ладонь, захотев прикоснуться к этому теплу. Абсолютно ужасному, мерзкому, взывающему к самым страшным и ужасным чувствам, теплу.

Потусторонний луч света, исходящий с верхушки башни, был столь ярким и чистым, что я, хотел того или нет, почувствовал какую-то странную противоестественную вину за всё то, что делал. Почувствовал скорбь за всех тех, кого когда-то обидел. Ощутил себя тем, кем я и являюсь — грешником, недостойным жизни. Ублюдком, настоящим уродом, раковой опухолью всего человечества. Его жалким подобием, чудовищем, что всё ещё пыталось ассоциировать себя с теми, кем я давно не являлся.

Пространство вокруг меня поплыло.

Мой взгляд приковало к свету и, я готов был поставить свою грешную душу на то, что остальные мои компаньоны против воли сами с замиранием сердца уставились на свет серой башни.

Гигантские стены башни были покрыты письменами. Кажется, Гаррик, расплакавшись, прошептал, что это библейский иврит. Письмена странно блестели, стремясь проникнуть ко мне глубоко в подсознание.

— Вокруг Него стояли Серафимы; у каждого из них по шести крыл: двумя закрывал каждый лицо своё, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал…

Профессор то ли знал библейский иврит, то ли испытал нечто похожее на то, что испытывал сейчас я.

Чарльз неожиданно упал на колени, безучастным взглядом уставившись на согревающий нас свет.

Скопление света зашевелилось. Я рефлекторно сжал ладонь в кулак.

Крылья на верху башни раскрылись. На нас уставился гигантский, по-настоящему ужасающий, пробирающий до тряски коленок крылатый глаз. Смотрящий прямо в самые глубины души, пытаясь найти каждый припрятанный грех.