садитесь. Мне нужно по делам в ювелирную школу, это займет с полчаса, и потом сразу отправимся в Билимбай.

Штейнберг разместился рядом с Ремизовым и коляска тронулась.

— Извините, Семен Ильич, а что это за школа такая?

— Недавно открылась. Собирают со всей округи талантливых детишек и обучают их обрабатывать камни.

— Насколько мне известно, этим занимаются на гранильной фабрике.

— На гранильной фабрике обрабатывают в основном поделочные камни, такие как малахит, родонит, яшма. Там делают вазы, табакерки, статуэтки, а эта школа готовит огранщиков драгоценных камней.

— Вы хотите сказать, что дети здесь получают профессию огранщика?

— Сам я в школе ни разу не был, но слышал, что дело обстоит именно так.

— И кто все это придумал? Кто владелец этой школы?

— Этого я не знаю. Слышал, что школа находится под патронажем императрицы Марии Федоровны. Что-то типа пансиона.

— На полном государственном обеспечении?

— Этого не скажу, на государственном, или на частном — не знаю. Вот мы и приехали. Вы тут посидите, я ненадолго.

Коляска остановилась возле нового двухэтажного каменного здания серого цвета, выстроенного в виде квадрата со стороной примерно 25 саженей. Кованые решетки на окнах и огромные двухстворчатые дубовые двери, напоминающие скорее ворота, делали здание школы больше похожим на средневековый монастырь или даже на тюрьму. Вначале Штейнбергу показалось странным такое архитектурное решение, но вспомнив, чем здесь занимаются, он решил, что подобные меры безопасности не лишены смысла. Вернулся Ремизов действительно быстро, правда, в довольно мрачном настроении. Забравшись в коляску, он некоторое время сидел в раздумье, как человек, не знающий на что решиться.

— Какие-то проблемы, Семен Ильич? — Решился задать вопрос Штейнберг.

— Да, вот, заехал к старому знакомому, хотел проконсультироваться, а он как назло заболел.

— Ваш знакомый здесь работает?

— Да, он ювелир, директор школы Густав Файн..

— Может быть, я смогу вам помочь?

— Да, нет Генрих Карлович, мне нужен ювелир.

— Так я и есть ювелир.

— Как ювелир? Вы же сказали, что вы государственный служащий.

— Я этого не говорил.

— Но у вас дело к капитану Соколову, я подумал, что вы служащий какого-либо ведомства.

— Я действительно прибыл к капитану по государственному делу, у меня есть официальная бумага, подписанная самим императором. Хотите взглянуть на мои документы?

— Да бог с ними с бумагами! Вы меня не разыгрываете, Генрих Карлович, вы действительно ювелир?

— Моя юность прошла в мастерской среди блеска золота и драгоценных камней.

— Прекрасно! Степан трогай, назад в Билимбай.

Коляска развернулась и под нудным моросящим дождем, поскрипывая рессорами, направилась в сторону почтового тракта.

— Неделю назад — начал свой рассказ Ремизов — один охотник манси Иван Елгозин предложил мне купить небольшой мешочек с камнями. По его словам, прошлой осенью, верстах в двадцати от Екатеринбурга он обнаружил труп мужчины. Труп охотник закопал, а лежавшую рядом котомку забрал себе, где и обнаружил эти камни. Не зная, что с ними делать он принес их мне и обменял на старое ружье. Консультацию по поводу этих камней я и хотел получить у Густава. Вот они.

Ремизов достал из кармана потертый замшевый мешочек темно-вишневого цвета и протянул его Штейнбергу. Ювелир взял белый носовой платок расстелил его на коленях и, развязав поданный Ремизовым мешочек, высыпал на него камни. Быстро рассортировав камни по цветам на четыре неравные кучки: бесцветные, желто-оранжевые, бледно-зеленые и фиолетовые он начал внимательно рассматривать их, явно получая огромное удовольствие от работы. Минут через двадцать, закончив осмотр, он отложил в сторону два камня: один лимонно-желтого, а второй сочного фиолетового цветов.

— В походных условиях, при отсутствии необходимых инструментов и хорошего освещения трудно что-либо утверждать, но вот эти два камня: цитрин и аметист довольно высокого качества и даже после огранки их вес будет не менее двадцати карат, так, что ружье вы отдали не зря. Что касается остальных камней, то ответ смогу дать только после тщательного осмотра при более благоприятных условиях.

— Оставьте их себе, будет возможность, займетесь.

— Хорошо, Семен Ильич, я тогда передам камни капитану Соколову.

Всю оставшуюся часть пути они мирно дремали под монотонный шелест дождя и ритмичное поскрипывание рессор. Возница ехал медленно, оберегая покой седоков, стараясь объезжать колдобины и ямы, да и раскисшая от дождя дорога не располагала к быстрой езде, так, что в Билимбай прибыли уже затемно. Коляска остановилась напротив трактира Сомова.

— Вот, Генрих Карлович, в этом уютном трактире, на втором этаже, в комнате номер четыре и проживает ваш адресат. Обычно к восьми часам вечера он спускается ужинать, и торчит там до десяти, после чего идет спать.

— Спасибо, Семен Ильич, вы меня здорово выручили — сказал Штейнберг, вылезая из коляски — я здесь задержусь на некоторое время, так что думаю, еще увидимся.

— Непременно, Генрих Карлович. Всего хорошего.

Коляска развернулась и поехала обратно, а Штейнберг вошел в трактир. Слева вдоль всей стены, которую украшали висевшие рядами колечки домашней колбасы, распространяя в зале приятный аромат, протянулась стойка, на которой стоял большой медный самовар, а рядом на подносах были разложены: бублики, сухари, печенье и несколько видов пирогов. Стоявший за стойкой высокий молодой малый с добродушной улыбкой на лице, увидев вошедшего Штейнберга, сразу обратился к нему:

— Что господину угодно?

— Мне нужна комната, и еще у меня дело к капитану Соколову.

— Вот ключ, ваша комната номер шесть. — Работник снял с гвоздика ключ и протянул его новому постояльцу. — Что до господина офицера, то они сейчас изволят ужинать. Столик в дальнем конце под лестницей. Кушать будете?

— Да, только переговорю с капитаном.

— Ваш багаж?

— У меня один саквояж я сам его отнесу в номер, пусть приготовят постель.

— Все уже готово. Баньку с дороги не желаете?

— Что, можно прямо сейчас?

— Минут пятнадцать подождать придется, пока подтопят.

— Прекрасно, пусть начинают топить. Я скоро.

— Не извольте беспокоиться. Все будет в лучшем виде.

Обрадовавшись, что скоро смоет с себя дорожную грязь, Штейнберг, в приподнятом настроении отправился в дальний