Лика схватила свою сумочку и быстрым шагом направилась к выходу. Артем нагнал ее почти у двери.

— Подождите, зачем вы мне это все рассказали?

Лика внимательно взглянула на него и выдавила из себя:

— У меня свои причины. Прощайте.

В полном недоумении Поплавский возвратился к себе и плюхнулся в кресло, резким движением бросив на пол карандаш, который он так и держал в руке все это время. Без подтверждений все вышесказанное можно было отнести к категории «явный бред», и нацарапать материал на основе рваных заметок на листах — означало бы подписать увольнительную в тот же день, зная принципиальность Якова Юрьевича и его серьезное отношение к работе. Тем более что писать статью сегодня не хотелось вообще. Но не проверить и просто «забить» Поплавский не мог — неэтично, непрофессионально, недальновидно и еще целая плеяда подобных словечек.

Превозмогая головную боль и присоединившиеся к ней желудочные колики из-за отсутствия завтрака, Артем быстро набивал приходившие на ум фразы в поисковике, но ничего особо интригующего не находил. Биография и опыт работы Вишцевского, победы в местных художественных конкурсах Елисея, рекламные статьи самой галереи, странички в соцсетях, налоговые отчеты галереи (дела у них и вправду шли не очень), обсуждения приближающейся выставки Феликса и так далее. Но, с другой стороны, кто же будет писать о копиях, кражах и продажах оригиналов картин из галереи в текущем режиме! Хотите выгодно продать украденное полотно известного художника — предлагаем разместить пост на доске бесплатных объявлений Москвы и Московской области! Вы найдете своего покупателя!

На этой мысли Поплавский осекся. Конечно, вероятность была ничтожно мала, но теоретически, если все обстоит так, как рассказала Лика, то картины действительно нужно кому-то сбывать. Маститые знатоки своего дела, такие как Эрнест Львович, скорее всего, будут связываться с коллекционерами напрямую по своим внутренним контактам или вести закрытые непубличные торги. Но все могут сделать ошибки. И вполне возможно, что часть информации могла просочиться на площадки Даркнета.

— Артемка, тебя снова вызывает Яков Юрьевич. И мне не особо нравится его тон, — Мира помахала ему рукой, — тем более после всей этой шумихи… Артемка…

— О’кей, спасибо, я почти закончил, сейчас все соберу и пойду к… нему… — Поплавский остановился и промотал ленту сайта назад, — к нему пойду… к Косторовичу… нашему… к Якову Юрьевичу…

На сайте, захламленном объявлениями о продаже ворованных телефонов, чужих сим-карт, китайских отмычек, полицейских раций, шпионских камер и прочего мелкого ширпотреба, висело объявление в гордой рамке с пометкой «срочно»:

«Продается картина известного современного художника Феликса Петрова. Подлинная работа, оригинал, не копия и не подделка. В данный момент в наличии. Цена обсуждается отдельно. Оставлять заявку на сайте, свяжусь самостоятельно».

Артем трижды прочитал объявление и, затаив дыхание, нажал на него, наблюдая как на экране медленно загружается новая страница, а вместе с ней на фоне пыльного склада проявляется синий прямоугольник, в центре которого красовались черные вилы и ярко-красный глаз. Это была фотография «Экзопулуса», то самое недостающее звено, после которого рассказ таинственной незнакомки из галереи больше нельзя было отнести к мимолетной выдумке, а обрывистые факты — к случайному совпадению. Поплавский наспех собрал разлетающиеся листки с карандашными заметками и, не отрывая взгляда от монитора, произнес:

— Похоже, в скором времени выставка Феликса Петрова разбавится элементами андерграунда…

Еще на подступах к галерее Макс заметил непривычное столпотворение. Главный вход был плотно оккупирован толпой журналистов, а на двери висела табличка «Закрыто». Репортеры активно спорили друг с другом, периодически проныривая за ограждения и заглядывая в окна, и всматривались в проходящих мимо прохожих. К ним подтягивались зеваки, снимая происходящее на мобильные телефоны и что-то обсуждая между собой.

— Давай лучше через черный вход, не нравится мне все это… — Макс осторожно оттянул раздражающий все утро шелковый шейный платок, который, как показалось, стал сдавливать горло еще сильнее. Вдохновленный теплой и солнечной погодой, Макс потратил более двадцати минут, создавая идеально завязанный аскот[66] глубокого сине-стального оттенка в мелкий белый горошек, и теперь не находил в себе смелости стянуть его и упрятать подальше в карман. — Обойдем по параллельной улице. И нужно позвонить кому-нибудь, чтобы нас впустили.

Пробраться в галерею получилось не с первого раза, ибо около запасной двери тоже дежурили медиа-агенты, пусть и в меньшем количестве. Появление непрошеных гостей привело к недолгому замешательству, и за это время Макс с Феней успели прошмыгнуть в незаметно приоткрывшуюся щель, не попавшись под обстрел любопытствующих репортеров, отделавшись всего лишь парой торопливых снимков.

За дверью стоял растерянный и мертвенно-бледный Елисей, по внешнему виду которого можно было предположить, что за время их отсутствия он невольно познал апофеоз вселенской скорби. Захлопнув замок и несколько раз подряд проверив, не откроется ли дверь, Елисей на дружеское приветствие смог выдать лишь сдержанный, боязливый кивок.

— Что произошло? — Осмысленные элегантные обороты как назло отказывались придумываться, так что пока на ум приходили только односложные вопросы.

— Нам конец… — Елисей попытался подобрать подходящие фразы, но по неведомым причинам все звучало как цитаты из трагедийных пьес. — После этой статьи наступит полный крах… И тьма… беспросветная тьма…

— Какой статьи? — насторожился Макс.

— Пробей по новостям… скандал в «Артекториуме»… Хотя… теперь все бесполезно… Пойдем туда…

Из Восточного зала раздались гневные неразборчивые крики, к которым и направился вконец понурившийся Елисей. По пути Макс быстро набрал запрос в поисковике, и на всю страницу высветилась статья под названием «Искусство с душком, или Несмелый фарс галереи „Артекториум“». Статья пестрила едкими высказываниями и нелестными предположениями.

— Я не знаю, что именно произошло! Сколько можно повторять? — Эрнест Львович явно начинал вскипать. Белая рубашка была расстегнута на несколько пуговиц, и на висках выступили еле заметные капельки пота, напоминая о себе неуместно веселыми отблесками от многочисленных ламп.

— Интересно, а кто тогда должен знать, как не вы? — Феликс бегал по залу из одного конца в другой и не мог остановиться. — Вы ничего не знаете! А меня, знаете, что делают? Меня оскорбляют! Забивают пыльными газетными камнями у всех на виду! Меня опустили ниже… заведомо существующих глубин! Им страшно назваться акулой бесстрашной, но мне не страшно назвать их карпом прогнившим…