Два друга между собой решили: невозможно, чтобы теперь, пройдя через жерло вулкана и столкнувшись со столькими непривычными безумствами, они не добрались до своей цели, а ведь она совсем рядом, под рукой, в двух или трех шабирах от них. Размышляя таким образом, они припомнили наставление в форме четверостишья, которое изучали в гкабулистической школе и которое гласило следующее:

А Коа заодно поведал, как его соученики в Школе Божественного слова, сплошь сыновья высочайших сановников и богатейших торговцев, а также умелые пародисты, переложили стих на игривый лад, что в итоге стоило им тысячу беспристрастно распределенных ударов шелковой плетью:

Ну и посмеялись друзья, а что такого? Ведь в этих жизнеутверждающих строках не было ни богохульства, ни вранья.

Как две тени, Ати и Коа нырнули в темноту. Где-то злобно лаяла собака, предвещая смерть своему извечному маленькому врагу, который, забравшись, без сомнения, на безопасную высоту, изредка отвечал ей коротким невинным мяуканьем.

Друзья подошли к домику, который очаровывал их детским плачем и песнями любви, и напряглись, как во сне, чтобы прислушаться к журчанию спокойной жизни, попытаться уловить его добрую нежность и вдохнуть запахи и тепло сладкого убежища.

Однако медлить было опасно. Друзья овладели собой и тронулись в путь.

Чуть дальше, под навесом полуразвалившегося строения, когда-то, похоже, служившего мидрой или соку, крытым рынком, они заметили группу мужчин, со сдержанным пылом спорящих между собой; в руках они держали кто чемодан, кто корзину, кто сверток, кто ящик, и проворно обменивались товарами, передавая их друг другу. Шагов за десять от компании виднелись тени прислонившихся к стене вышибал, задачей которых было держаться настороже и обеспечивать безопасность важных шишек. Вне всякого сомнения, это был организованный черный рынок, на котором встретились умелые, закаленные в боях торговцы, спекулянты, контрабандисты. А среди них – и вероотступы всех мастей; эти толклись везде, поскольку обладали выдающимися способностями в деле обмена и всегда договаривались о сделке раньше других; так как вероотступы находились в изоляции, подпольная торговля служила единственным ресурсом для снабжения гетто, и это ремесло переходило от отца к сыну. Но как им удавалось добраться сюда издалека и не дать себя схватить? Особый запах и настороженность ночных птиц выдавали их с первого взгляда.

Два друга пошли своим путем – у них ничего не было на продажу, они ничего не собирались покупать, да и лишних забот старались избегать.

За поворотом, еще через шабир, наших приятелей ожидал сюрприз. Грандиозное и умопомрачительное зрелище: вот он наконец, единственный и несравненный Город Бога, Кийиба, центральная мокба и Абиправ, всемогущее правительство верующих всей земли. Какое волнение! Ведь здесь и находится центр мира и вселенной, точка отправления всего и точка прибытия всего, самое сердце святости и власти, магнитный полюс, вокруг которого вращаются народы и отдельные индивидуумы, чтобы восхвалять Создателя и взывать к его представителям.

В этом месте атмосфера была так насыщена мистицизмом, что любой рьяный атеист лишился бы разума немедленно, вера так овладела бы им, что он сразу освободился бы от всех своих надменных притязаний, бросился бы на колени и забился лбом оземь, и от него, рыдающего и дрожащего, во всеуслышание понеслось бы признание веры, которая сделала из него одного из самых преданных правоверных: «Нет Бога, кроме Йолаха, и Аби его Посланец». Он сам, человек, счастливый верующий или несчастный заблудший, в этой формуле не рассматривался, во взаимоотношениях между Йолахом и Аби он не учитывался, это было дело личное. Йолах создал Аби, и Аби признал Йолаха, или наоборот, но тут все и останавливалось.

Ати и Коа чувствовали себя раздавленными этим величием; все выглядело колоссальным, неизмеримым, за пределами любых человеческих представлений. У подножия крепости простиралась безграничная, щедро освещенная площадь, которую никто не смог бы охватить одним взглядом; мощеная полупрозрачной плиткой, окрашенной во все оттенки зеленого, она занимала более тысячи квадратных гектосикков и носила величественное имя площадь Наивысшей Веры. Вход в Город обозначался гигантской аркой под названием Великая Арка Первого дня, свод которой терялся в облаках. Соответствующего размера опоры насчитывали шестьдесят сикков в ширину, а между ними под сводом было расстояние в триста сикков; арка служила частью крепостной стены фараоновских размеров, которая окружала Город Бога, как футляр для сказочных драгоценностей: Кийибы, Абиправа и центральной мокбы, а также казарм элитной абиправской гвардии, ну и еще дальше – прячущихся в своих же нагромождениях и соединенных с городом невидимыми туннелями жилищ правительственных чиновников. Меж непоколебимых крепостных стен концентрировалась вся суть мира: вечность, могущество, величие и тайна. А вне их лежал мир людей, и однажды, быть может, он получит право на существование.

Еще одна неожиданность: площадь была черна от народу; два друга еще никогда столько людей сразу не видели, даже во сне. Здесь толпились всегда, днем и ночью, круглый год. Люди прибывали со всех шестидесяти провинций целыми паствами пешком, на поездах, на грузовиках; при входе их надлежащим образом проверяли, считали, размещали. Огромное скопление посетителей разделялось на три отдельные группы коридорами, ограниченными металлическими перегородками, где прохаживались, точно мелкие царьки у себя в имениях, чауши, вооруженные хлыстами и ковами, ручными пулеметами эпохи, предшествовавшей Откровению. Сначала впускали первую группу – паломников (несколько десятков тысяч), которые собирались у подножия Кийибы, перед тем как отправиться в далекое паломничество. Затем шла группа всевозможных просителей, чиновников, коммерсантов и простых граждан (множество десятков тысяч), снабженных разными документами и ожидающих своей очереди на вход в Абиправ, чтобы попасть на прием в какое-нибудь министерство или учреждение. И наконец, третья группа, волонтеры (несколько тысяч), которыми восхищались праздношатающиеся из толпы и дети, удерживаемые по краям площади; одни добровольцы пришли просить немедленной отправки на фронт, другие явились записаться на участие в следующей Священной войне, так как хотели присутствовать на ней с самого начала, дабы прочувствовать все ее прелести. И повсюду сновали услужливые и жужжащие, замечательно изобретательные в вопросах, как обдурить чауша, продавцы закусок, торговцы водой, дельцы, предлагающие напрокат одеяла, принимающие вещи в стирку, знахари-целители, юноши, которые продавали места в очереди и нанимались эти места стеречь, так как ожидание могло длиться недели и месяцы. Здесь не было ни дня, ни ночи; все одинаково бурлило круглый год. В очередях рассказывали всякие истории, надо же было как-то убить время; часто ходили слухи про одного пожилого человека, который провел аж год с лишним в очереди для просителей, а когда наконец попал к окошку пропускного пункта, не смог вспомнить, о чем собирался хлопотать. А кому не о чем ходатайствовать, входной билет не выдают. Старик был забывчивый, но не дурак: свое место в очереди он выставил на продажу на аукционе. И этот лот отхватил один богатейший торговец, который не мог оставить свои дела дольше чем на сутки, так как без его присутствия бизнес прогорел бы. Сделав себе состояние, страдающий амнезией старик обзавелся крышей над головой, сочетался законным браком в седьмой раз, взяв себе в жены симпатичную девятилетнюю девчонку, у которой только-только вышла первая кровь, сделал ей семь или одиннадцать симпатичных малышей и прожил счастливо до конца своих дней. И буд учи на смертном одре, когда уже никто ничего у него не спрашивал, старик вдруг вспомнил, что же его некогда привело в очередь просителей: он хотел разузнать о решении, которое было принято в ответ на его просьбу о выделении жилья… или устройства на работу… или срочной помощи… – просьбу, поданную за год, хотя, возможно, за десять или тридцать лет до этого.