А самое удивительное в этом деле, что когда-то где-то в самом сердце Аппарата кто-то из высочайших чинов, читая рапорт, взятый наугад из множества бессодержательных докладов, которые машина получает беспрерывно и на всякий случай архивирует тоннами, мог сказать себе: „Погоди, погоди… Вот это что-то необычное!" Изучив комментарий, составленный каким-нибудь живущим в пыли и скуке бумагомарателем, а затем поспешно проведя экспресс-расследование, функционер приходит к выводу, который поражает обнаружением свободного электрона, вещи, немыслимой в космосе Абистана: „Перед нами безумец нового типа или мутант, он является носителем давным-давно исчезнувшего духа противоречия, к нему следует присмотреться пристальнее". Поскольку желать себе добра и ревниво относиться к своим открытиям не запрещено, начальник может вбить себе в голову идею назвать именем Ати новую душевную болезнь, которая займет несколько строчек в справочнике по истории Абистана. Можно придумать что-то вроде „ересь Ати“ или „отклонение Син“, потому что именно этого прежде всего боится Аппарат – ереси и отклонений.

А мятежный мутант, которому угрожает сумасшествие и который является потенциальным носителем новой болезни – это ты, дорогой Ати, и я готов биться об заклад, что твое личное дело дошло до самых верхов в иерархии Аппарата, а может быть, всего Справедливого Братства. На том уровне люди знающие, и даже слишком, но только их знания находятся в спячке, Достойные давно пережевывают лишь старое, замшелое и покрытое пылью, а вот это новенькое их взбодрит и возбудит, в пользу чего свидетельствует совершенно особое значение, которое они сразу же придали открытию революционной деревни, способной уничтожить основополагающие истины Абистана. Твоя встреча с Назом уже сама по себе невероятна… Какие шансы имел такой ничтожный человек, как ты, пересечься со столь выдающимся археологом и услышать от него настолько опасные откровения? А совсем уж немыслимо, если бы эта встреча оказалась непредвиденной: тогда, получается, она была бы вписана в глубинную динамику жизни, которая стремится, чтобы подобное тянулось к подобному; рано или поздно капля воды попадает в море, а пылинки становятся землей; другими словами, это была бы взрывоопасная встреча Свободы и Истины. С тех пор, как Аби усовершенствовал мир принципом покорности и поклонения, подобная случайность никогда не происходила. То, чего всегда боялось Справедливое Братство, хоть и не могло дать ему название, заключалось здесь, на эмбриональной стадии, и несли его в себе чахоточный, заточенный в самом изолированном месте Абистана, и государственный чиновник, проявивший слишком большую сообразительность в порученном ему деле».

Однако думать о чем-то – еще не означает поверить. Ати лишь посмеялся над собой: все это были болезненные мысли, беспочвенные гипотезы, высосанные из пальца рассуждения, слишком невероятные, чтобы даже в теории представляться возможными. Диктатуре ничему учиться не нужно, она по своей природе знает все, что ей требуется знать, она не нуждается ни в каких основаниях, чтобы свирепствовать, она бьет наугад, и в этом заключается ее сила, которая доводит до максимума внушаемый Системой страх и пожинаемое ею уважение. Диктатуры всегда проводят судебные процессы постфактум, после того как обвиняемый заранее сознаётся в содеянном им преступлении и выражает признательность собственному палачу. А в данном случае далеко заходить и не придется: Ати и Коа объявят макуфами, богохульниками и членами позорной секты Балиса. Тот, кто попадает на стадион, безусловно виновен, ведь народ знает, что Бог никогда не обидит невинного, Йолах справедлив и могуч.

Было уже поздно. Дер, посыльный Тоза, не пришел. Ати проглотил остатки вчерашней пищи и залез под одеяло. У него не было такой веры, как у праведников, но он изо всех сил просил Бога жертв, если такой есть, чтобы он спас его дорогого брата Коа.

День тянулся в тоске и унынии. Еще один. Ати раз за разом продолжал прокручивать позавчерашние события и каждый раз находил новое зернышко, которое принимался перемалывать. Толку было мало, но что делать, надо же чем-то занять мысли. Ему зверски не хватало Коа, а от плохих предчувствий было тошно.

Дер явился как раз во время седьмой молитвы. Квартальные мокбы голосом и звуками рога созывали верующих. Тут голову ломать не приходилось, у этой молитвы был один лишь смысл: она обозначала конец дня и начало ночи, очень символично.

Болтуном Дер уж точно не был, как и его предшественник Му. Едва войдя, он принялся хватать все, что могло навести кого-нибудь на мысль, будто на складе кто-то жил. Он заметал следы так умело, словно заранее знал, где эти следы искать. Собрав полный мешок косвенных улик, он крепко его завязал, взвалил себе на плечо и, последний раз осмотрев помещение, безразличным тоном предложил Ати следовать за ним на расстоянии пятнадцатидвадцати сикков.

Они долго двигались быстрым шагом, избегая площадок для разделки мяса перед мокбами, где постоянно толпились кучки праздношатающейся публики, слишком настойчиво предлагающей прохожим присоединиться к милым беседам. По дороге Дер выбросил мешок в одну из куч мусора, которые украшали город в самых неподходящих для этого местах. Добравшись до дороги, где ходил транспорт, Дер и Ати спрятались в подворотне и принялись молча ждать. Слева мяукали коты, справа лаяли собаки. Где-то вверху очень неубедительно блестела луна, глаза всматривались, но ничего не видели. Из домов, заполняя улицы своим благоуханием, распространялись запахи гира и горячих лепешек. Счастливые люди.

Час спустя ночную мглу на горизонте пробили две фары. Приближаясь, машина поморгала огнями, на что Дер ответил широкими взмахами рук, выйдя на середину шоссе. Автомобиль резко затормозил прямо перед проводником. С почти бесшумным мотором, просторный, величавый, то был правительственный автомобиль зеленого цвета со специальными обозначениями, изображающими герб одного из Достойных, на передних крыльях. От машины веяло властью; кто осмелился бы встать у нее на пути? Водитель открыл дверь и предложил Ати сесть внутрь. Какая честь, какая непостижимая честь! Миссия Дера на этом закончилась, он повернулся спиной и, не произнеся ни слова, зашагал в ночь. С приятным шорохом автомобиль тронулся с места и набрал скорость. Первый раз в жизни Ати ехал в машине, и эта была явно из наилучшего гаража. Он заулыбался от гордости; в своем бездонном несчастье он обрел более чем совершенное счастье крупной привилегии езды в личном транспорте, но уже очень скоро призвал себя к спокойствию и смирению. Такими чудесами владели только чиновники высочайшего иерархического уровня и безмерно богатые коммерсанты, чья связь с группой властей предержащих была доподлинно известна. Никто понятия не имел, откуда берутся эти транспортные средства, о которых дозволялось только мечтать, кто их производит, кто продает, это была непостижимая тайна. Из-за недостатка информации говорили, что они являются из другого мира, что есть неведомый способ их доставки; упоминались невидимые границы. Урчание мотора было таким нежным, сиденья такими удобными, в салоне так хорошо пахло, а неровности дороги так прекрасно амортизировались, что Ати очень скоро потянуло в дремоту. Он сопротивлялся, сколько мог, но недолго, и, несмотря на терзающую его тревогу, вскоре окунулся в блаженный сон. Куда его везут, что его ждет в конце? Тоз был не менее скрытным, чем странным.