– Мама, что непростительно, хотелось бы понять, то, чтоя, как говорится, держала всегда руку на пульсе, или то, что ему об этомсказала?

– Первое – низость, второе – глупость, и ваш бракобречен.

– Это мы еще посмотрим! В конце концов, он всегдавозвращался ко мне от всех своих баб, это ведь так удобно – иметь хорошоналаженный дом, крепкую семью, уверена – никуда он не денется! Не такой уж онохотник до смены жен, иначе не прожил бы со мной двадцать семь лет. А теперьему уже пятьдесят один, опасный возраст, если начнутся передряги с разводом, сразделом имущества, а уж тут я ни копейки не уступлю, то его запросто можетхватить инфаркт, и он останется в семье, кому он, больной, нужен…

– Господи помилуй, Вика, во что ты превратилась?Подумай, что ты несешь? Мне стыдно за тебя, за себя, я, старая идиотка, всегдасчитала ваш брак удачным. Это не брак, это катастрофа, настоящая катастрофа!Ах, Вика, я в отчаянии!

– Брось, мама, это все слова, слова, слова, как говорилГамлет, а суть в том, что у меня не выдержали нервы и я проболталась. Хоть тыменя не мучай, а то Туська от меня воротит нос, муж куда-то смылся, если еще иты…

– Что касается Туськи, я целиком на ее стороне, ты веласебя с ней грубо и бестактно…

– Замолчи, мама, сию минуту замолчи! Выходит, я одна вовсем виновата, а вы все святые, одна я дура, а вы умные. Конечно, осуждатьлегко, а помочь никто не хочет, вот покончу с собой, будете знать! Горючимислезами обольетесь! Этот старый кобель бросит вас без копейки, уйдет к молодойсучке – и привет! Идеальный папочка, идеальный зятек! Вы еще увидите, какой онидеальный! Ты бы слышала, что он мне на прощание крикнул, этот интеллигентхренов!

– Интересно, что уж такое он мог сказать, чтобы тебятак поразило? Ты же сама обожаешь крепкие выражения.

– Ты хочешь знать? Изволь! Он пихнул меня и заорал: «Яне знал, что всю жизнь прожил с такой паскудой!» Лучше б он меня простообматерил, а то словечко какое выбрал… Мама, ты что?

Нина Евгеньевна корчилась от смеха.

– Мама, в чем дело?

– Вика, ты помнишь «Будденброков»? Там Перманедер напрощание обозвал Тони паскудой… И она была фрапирована! Но то Любекдевятнадцатого века, а это Москва двадцать первого… Ну ты меня насмешила!

– От твоих литературных реминисценций можно спятить, ивсегда в самый неподходящий момент!

– Наоборот, ты уже улыбаешься, значит, момент самыйподходящий. Вика, девочка, у тебя же всегда хватало ума и чувства юмора, что стобой на этот раз стряслось?

– Не знаю, наверное, я просто выдохлась… Сколько можнотерпеть?

– Хочешь, дам тебе совет?

– Интересно какой?

– Достаточно примитивный! Уйди от него первая!

– Так он вроде уже ушел…

– Не думаю. Это был порыв гнева, как говорится. Оностынет, неизвестно ведь, есть у него другая женщина или он просто куда-тоскрылся, чтобы тебе насолить…

– И что?

– Он вернется, вот увидишь, а тут ты ему и скажешь:так, мол, и так, давай разведемся поскорее.

– А если он согласится?

– Тогда, по крайней мере, ты сохранишь лицо, разводпроизойдет вроде как по твоей инициативе. Он упоминал о разводе?

– Пока нет.

– Вот видишь. Ты рано впала в истерику. Все еще, может,утрясется, хотя, если честно, я бы предпочла, чтобы вы разошлись. Это уже будетне жизнь. Подумай обо всем, деточка. Ты еще красивая женщина, может, и устроишьсвою жизнь заново, вон Георгий все время тебе звонит, он крупный ученый, твойровесник, моложе Миши. Думаю, если бы ты захотела, уехала бы с ним в Америку нагодик-другой, переменила жизнь… Поздние браки со старой любовью бывают весьмаудачными…

– Мама, ты его видела?

– Видела! Милый человек, с хорошим лицом, его немножкопривести в божеский вид, приодеть, и будет еще вполне импозантный мужчина, втаких делах многое зависит от женщины. И если у Миши не случится так называемойвеликой любви, то, думаю, он обязательно к тебе вернется, если ты будешьправильно себя вести.

– Правильно – это как?

– Достойно, интеллигентно, без этих кошмарных идей оразделе имущества, без воплей «копейки не уступлю!», чтобы у него превалирующимчувством было не отвращение, а уважение и даже, может быть, благодарность застоль неожиданную для него в этой ситуации простоту неприятной процедуры…

– Значит, ты считаешь наш развод чем-то неизбежным?

– На мой взгляд, Вика, единственное, что способносохранить ваш брак, это быстрый и безболезненный развод.

– Мама, ты обожаешь парадоксы! – поморщилась Вика,хотя понимала, что мать кое в чем права. – И ты думаешь, он сам не станетделить имущество?

– Убеждена, он все оставит тебе и Туське! Разве чтомашину свою заберет. Ну еще, возможно, Сидора.

– Ну, положим, Сидора я ему не отдам! Ох, мама, какаяже я дура!

– В чем дело?

– Я, кажется, поняла…

– Что ты поняла? Вика, не молчи, что ты такое поняла?

– Кажется, я поняла, кто эта баба! Я сама ему еепоказала! Помнишь, мы ездили на свадьбу? Вот там он ее и встретил…

– Очередная блондинка под два метра ростом?

– Отнюдь. Среднего роста брюнетка с глазами точь-в-точькак у Сидора…

Михаил Петрович проснулся один в своем номере с ощущениемабсолютного незамутненного счастья, какое бывало только в детстве, в первоеутро летних каникул, когда впереди целых три месяца свободы. За окном светилосолнце, плескалось море, а в номере неподалеку спала самая лучшая в миреженщина и ее маленький сын…

Вчера вечером, когда Мишка лег спать, Михаил Петровичдрожащим от страсти голосом спросил:

– Ну теперь ты сможешь пойти ко мне?

Она покачала головой:

– Нет. Я его одного не оставляю.

– Но он же спит!

– А если проснется? Испугается чего-то, а меня рядом небудет.

– Но он же большой мальчик!

– Все равно. Я слишком хорошо помню, как страшно было вдетстве просыпаться одной… Какие только ужасы в голову не лезли…

– А почему ты просыпалась одна?

– Потому что моей маме было наплевать на меня и моистрахи, потому что она превыше всего ставила свои собственные удовольствия иразвлечения. Я так не могу. Прости.

– Мне не за что тебя прощать, я уважаю твои материнскиечувства, хотя мальчика надо воспитывать по-другому, наверное.

– По-другому я не умею.

– И что же, мы никогда не сможем здесь побытьнаедине? – замирая от огорчения, спросил он.