в живых после того, как ты спас раба, было бы непозволительно. И, чтобы сохранить репутацию перед высшими чинами, я согласилась на радикальные меры, а ты — жертва этого лишения, как и моя дочь.

— И ты смеешь после всего называть её дочерью?! — не мог держать себя Базиль, а его нервы были натянуты как струна. — В тот день, когда Мариам пришлось увидеть, как голова её брата отделилась от тела, ты бросила её и меня! И ты ещё можешь называться нашей матерью? Ты?! — чуть ли не разрывал себе Базиль горло, сумев высказать в лицо всё.

Малика после этих слов с трудом смотрела Базилю в очи, после чего взглянула на Мариам и увидела в её алых глазах словно вековую печаль. Она помнила беззаботное детство, родительское тепло и уют хоть и пёстрого, но родного, уютного дворца, однако всё это разрушилось временем и трагедиями. Только Мариам, хоть и без слов, но смогла понять и разделить печаль матери, которую императрица всеми силами скрывала: "Время не вернуть назад." Так продолжалось пару мгновений, пока Дзин не выскочил вперёд и ободрил героев своим звонким голосом: "Мы здесь, чтобы дать людям свободу — за неё придётся бороться, вы со мной или будете дальше стоять?"

За минуту до того, как агенты заявились в трапезный зал, Малика, ведомая самоуверенностью, отозвала войска в столице и потребовала сложить оружие, чтобы лично дать бой лидеру освободителей и обезглавить тем самым Летучий Фрегат, дабы избежать лишних жертв со стороны солдат Лакшата. Однако той же самой стратегией хотели воспользоваться агенты, поскорее покончив с императрицей, чтобы та капитулировала35, однако в трапезном зале лишь Малика и её слуги знали, что в городе уже не ведутся бои.

Малика вернулась к музыкантам и достала музыкальный жезл, и, закрыв глаза, резко ударила им по воздуху, словно по гонгу в Таньшан, после чего приспешники начали играть простую мелодию на скрипке, со временем дополняя новым инструментом, чья громкость контролировалась свободной протянутой рукой, смотрящей ладонью вниз. И пока Малика занималась оркестром, Мариам и Базиль воспользовались музыкой и пошли в наступление, обрушивая на мамелюков мощные звуковые техники, а Дзин, контролируя потоки ветра, мог с лёгкостью уклоняться от выпадов стражи и контратаковать, поведя за собой в бой повстанцев, что помогали удерживать фланги и массы вооружённых людей. Мариам и Базиль комбинировали свои приёмы друг меж другом, пока их поддерживал воздушной аурой Дзин, отчего те могли быстро расправиться с третью солдат, но Малика только начинала играть свою музыку — скоро композиция должна прийти к кульминации! Каждое её движение руки было словно буквой закона и определяло слугам и то, что им нужно играть и как жить сейчас, и что потребуется воспроизвести в будущем, опираясь на действия Императрицы. Певцы мало чего стоили по отдельности, но под управлением Малики они сумели слиться в едином хоре и петь слова Золотого Гимна, что в начале песни лишь говорили о величии Лакшата, дабы не дать возможности вражеским войдерам звука пользоваться песней, в тексте котором идёт речь о смерти врагов клана; позже, ближе к середине, их пение прижилось к лязгу стали и взрывам пороха, став с ним единым целым, полностью наполнив собой трапезный зал. Кровь хлестала на инструменты, безупречные стены с арабесками и богато расшитую мебель, но оркестр продолжал играть, а солдаты сражались всё более ожесточённо, совершенно не обращая внимания на потери.

Когда вдохновение от песни Лакшата перестало как-либо действовать на Базиля и Мариам, стало некому поддерживать повстанцев техниками войдерума звука, и единственным эффективным войдером на стороне Летучего Фрегата остался лишь Дзин, что изрядно вымотался в непрерывном бою, где одна волна яростных бойцов старалась перекрыть собой другую, пока в один момент оркестр Малики не перешёл к кульминации, взорвавшись буйством звука, что проникал в уши врагам и заставлял их терять всякую надежду на победу, пока соратники давили их как букашек.

Агенты глядели на то, как мамелюки рвут повстанцев как крокодилы, в чьи лапы попалась дичь, и ужасались, ибо энергия войдерума иссякла, а обстановка битвы говорила сама за себя — они были слишком самоуверенны, когда нападали на сильнейшего войдера звука. Казалось, что поражения не избежать, и Базиль с Дзином не хотели с этим мириться, ибо не для этого они проделали весь этот путь, пока Мариам лишь смотрела на окровавленные тела павших людей с обеих сторон, и теперь место, где Мари когда-то ела с матерью и прабабушкой, стало пристанищем смерти. Неужели здесь же Мариам, Дзин и Базиль увидят свой конец?

Не дождавшись окончания композиции, Малика сжала ладонь в кулак и резко ударила им вверх-вниз по воздуху, дабы взять резкую паузу, после чего она двинулась в эпицентр битвы, дабы сблизиться с агентами. Те, кто расступался перед ней, либо преклонял колено, либо без сил ронял своё оружие, а те храбрецы, кто осмеливался напасть, моментально получали в упор мощной звуковой техникой, с лёгкостью отталкивающей неприятеля прямо в стену. И лишь когда Малика Лакшата оказалась в самом стане врага, она дала полную свободу своему войдеруму, что будто создал вокруг неё ореол. После чего оркестр вновь продолжил играть, и мелодия с помощью техники звука Малики приобрела особую мощь, доселе невиданную ни одному войдеру этой стихии: ни немота, ни иллюзия, ни удар, ни воодушевление — ничего из этого не проявилось в конце композиции, и лишь мелкий отголосок словно в самом нутре людей начал всё громче и громче раздаваться эхом, пока людям не казалось, что это — их собственный голос. Эта самая мелодия заставила раненых повстанцев пасть на колени. Воины, что были готовы пожрать Малику с потрохами, не могли более уверенно держать оружие в руке и сломились, почувствовав, как всякие силы покидают их. Более в их сердцах не пылало мужество или жажда победы, а вся схватка казалась суицидальным походом, словно маленькой лодкой, намеревающейся дать отбой цунами, а их амбиции вместе с тем превратились в не более чем пустой звук, никоим образом не способный перекричать собственный лже-голос, что под шумы боя и всплески крови в истерике бил слова: "Я слабее."

И когда Малика Лакшата, спокойно проходя мимо поражённых Золотым Гимном повстанцев, оказалась всего лишь в метре от агентов, она закрыла глаза, проявила всю свою энергию войдерума и наполнила уши своих детей и Дзина едва слышимым звуком, что будто гулким ветром проносился по мышцам и ослаблял их, заставив чувствовать совсем малую ноющую боль. Обессиленная Мариам не могла