– Вы ошибаетесь, – сказал Симон.

Бьёрнстад уперся руками в бока:

– Родители учили меня, что старших надо уважать. Из уважения даю вам десять секунд, после чего вы уйдете.

Один из криминалистов фыркнул.

– Хорошие родители, – сказал Симон.

– Девять секунд.

– Соседка утверждает, что слышала выстрел.

– И что?

– Здесь большие дома, которые находятся на значительном расстоянии друг от друга. У вилл хорошая изоляция. Поэтому соседи не смогли бы услышать ничего похожего на выстрел, если бы дело происходило внутри дома. Если же события разворачивались снаружи…

Бьёрнстад откинул голову назад, как будто хотел взглянуть на Симона под другим углом:

– Что вы хотите сказать?

– Госпожа Иверсен ростом с нашу Кари. И если исходить из того, что, когда в нее стреляли, она стояла прямо, то входное отверстие от пули здесь, – он указал на грудь Кари, – и выходное здесь плюс след от пули на стене, где вы видите ромашку, указывают нам на то, что убийца стоял ниже, чем она, но оба они находились довольно далеко от той стены. Другими словами, Агнете стояла там, где сейчас стоим мы, а стрелок – у подножия лестницы, на дорожке. Именно поэтому соседка услышала выстрел. Но соседка не слышала ни крика, ни каких-либо других звуков, кроме выстрела, ничего, что указывало бы на сопротивление или борьбу, поэтому я думаю, что все произошло очень быстро.

Бьёрнстад непроизвольно бросил взгляд на коллег и перенес вес тела с одной ноги на другую.

– А потом он затащил ее сюда, вы хотите сказать?

Симон покачал головой:

– Нет, я думаю, она пятилась назад.

– И что навело вас на такую мысль?

– Вы совершенно правы, госпожа Иверсен была аккуратисткой. Единственное в этом доме, что висит криво, – вот эта картина.

Все повернулись туда, куда указал Симон.

– Кроме того, на рамке со стороны двери видны частички лака для ногтей. Следовательно, она зацепилась за нее, когда задом шла внутрь дома. Это подтверждается царапиной на ногте среднего пальца левой руки.

Бьёрнстад покачал головой:

– Если бы ее подстрелили в дверях и она пятилась назад, то на всем полу в коридоре были бы пятна крови.

– И они были, – сказал Симон. – Но убийца их вытер. Как вы сами сказали, на ручке входной двери не было никаких отпечатков. Даже отпечатков членов семьи. И это не потому, что Агнете Иверсен срочно начала делать генеральную уборку и протерла дверную ручку через несколько секунд после того, как ее муж и сын прикоснулись к ней, уходя на работу, а потому, что убийца не хотел оставлять нам свои следы. И я почти уверен в том, что он вытер с пола кровь, потому что наступил в нее, а он не имел желания оставить нам отпечатки своих ног. А потом он вытер и подошвы.

– Вот как? – сказал Бьёрнстад, продолжая стоять с откинутой назад головой, но улыбаясь уже не так широко. – И все это ваши предположения, взятые с потолка?

– Когда вытираешь подошву обуви, то кровь, попавшая между ребрами рисунка подошвы, не удаляется, – сказал Симон и посмотрел на часы. – И эта кровь проступит, если долго стоять, например, на толстом ковре. Тогда ворсинки ковра проникают между ребрами и впитывают кровь. На ковре в спальне вы найдете прямоугольный кровавый отпечаток. Я думаю, ваш криминалист согласится со мной, Бьёрнстад.

В наступившей вслед за этим тишине Кари услышала звук останавливающегося автомобиля, которому преградили проезд полицейские у дороги, и раздраженные голоса, один из которых принадлежал юноше. Муж и сын.

– Ну и ладно, – сказал Бьёрнстад с напускным облегчением. – Где именно застрелили жертву, не так уж и важно, в любом случае мы имеем дело с грабежом и убийством, а никаким не преднамеренным убийством. И, судя по всему, скоро у нас тут появятся люди, которые смогут подтвердить, что из шкатулки пропали драгоценности.

– Драгоценности – это, конечно, хорошо, – сказал Симон. – Но если бы я был грабителем, я бы завел Агнете Иверсен в дом и угрозами заставил показать, где хранятся по-настоящему ценные вещи. Например, узнал бы у нее код от сейфа: ведь даже самому тупому вору известно, что подобные дома оборудованы сейфами. Однако вместо этого он стреляет в нее прямо здесь, где могут услышать соседи. И не потому, что он впал в панику: то, как он подчищал за собой следы, свидетельствует о его хладнокровии. Нет, он делает это, потому что знает, что не проведет в доме много времени, что к приезду полиции его уже и след простынет. Потому что, вообще-то, он не собирается особо грабить, верно? Он берет ровно столько, чтобы не очень опытный следователь, сын хороших родителей, немного поспешно сделал вывод, что имеет дело с ограблением, и поэтому не стал бы слишком рьяно искать настоящий мотив.

Симон был вынужден признать, что наслаждается тишиной и красной краской, внезапно залившей лицо Бьёрнстада. Но Симон Кефас не был злым, и, несмотря на острое желание, он не произнес вслух последнюю фразу: «Ничего, если мы скажем, что урок закончен, Бьёрнстад?»

Ведь вполне возможно, Осмунд Бьёрнстад со временем приобретет опыт и станет хорошим следователем. А смирению способные ученики учатся охотно.

– Забавная версия, Кефас, – сказал Бьёрнстад. – Буду иметь ее в виду. Но время бежит, и… – быстрая улыбка, – может быть, и вам пора?

– Почему вы не рассказали старшему следователю все? – спросила Кари, пока Симон осторожно вел машину по крутым поворотам дороги, ведущей вниз с Хольменколлосена.

– Все? – невинно произнес Симон.

Кари не могла не улыбнуться. Очаровательный старик.

– Вы поняли, что стреляная гильза должна была упасть куда-то в те кусты. Вы не нашли гильзу, но заметили след. Вы сфотографировали его. А земля на том месте была идентична земле в коридоре?

– Да.

– Так почему вы не дали ему эту информацию?

– Потому что он – следователь, который гонится за славой, его эгоизм больше желания работать в команде, так что будет лучше, если он обнаружит все это сам. Его мотивация использовать все улики станет намного больше, если он будет чувствовать, что идет по своему, а не по моему следу, когда начнет поиски мужчины с сорок четвертым размером ноги, который подобрал стреляную гильзу в том розовом кусте.

Они остановились на красный перед выездом на улицу Сташунсвейен.

– А откуда вы знаете, о чем думает такой следователь, как Бьёрнстад?

Симон засмеялся:

– Это просто. Я тоже был молодым и жаждал славы.

– А жажда славы, она что, исчезает?

– В какой-то мере да, – улыбнулся Симон.