– Обещаю это.

В вышине свода высветилось окно, и в нем стали видны святые мощи; на них Ланселот поклялся не отступать ни перед какими препятствиями.

Тогда железная дверь повернулась на петлях и вновь отворилась; снаружи он нашел обильную трапезу, в коей весьма нуждался. Голос возвестил ему:

– Теперь перед вами выбор: оставаться ли в замке сорок дней или попытаться завоевать два волшебных ключа.

– Я предпочту второе, – сказал он.

Снова взяв оружие, сложенное у входа, он перекрестился и двинулся вперед. Вначале вокруг него царил глубокий мрак, потом он увидел, как вдали в дверном проеме забрезжил свет. Он шагает в эту сторону, проходит через дверь и внезапно слышит сильный шум; он продвинулся еще, преодолевая такой неимоверный грохот, что он готов подумать, будто рушатся своды. Стены, притолока – все словно валится на него; он изо всех сил цепляется за стену, добираясь до второй сводчатой двери. Ее охраняли два рыцаря из обливной меди[85], и у каждого в руках был преогромный меч, какой едва под силу поднять двоим. Они непрестанно кружили ими, так что никто не мог пройти, не будучи изрублен на куски.

Выставив щит, рыцарь бросается меж мечей, и они пронзают петли его кольчуги до самого плеча, откуда брызжет кровавая струя; он ускользает от них, падая на руки; презрев боль от падения, он поднимает меч, отлетевший вперед, и идет все дальше со щитом на груди. Так он добрался до третьей двери, прегражденной колодцем[86] длиною и шириною по семь пье, откуда извергался смрад и адский шум. У двери стоял великан-эфиоп, изрыгая изо рта языки синего пламени, а глаза его метали горящие угли. Завидев рыцаря, чудовище двумя руками воздело громадную секиру, примерясь ударить, как только сможет до него достать.

Рыцарь замешкался на миг, ведь и один колодец представился ему неодолимой преградой. Однако он припомнил данную клятву, вложил меч обратно в ножны, взял щит за конец ремня и метнул со всей силы в лицо эфиопу; секира расколола щит, но и сама засела в нем. Могучим прыжком Рыцарь преодолел колодец, вытянул руки и сомкнул их на горле эфиопа. Тот прилагал все силы, чтобы извлечь свою секиру, а Рыцарь в это время душил его за горло и бил стиснутыми кулаками по лицу. Тот поневоле выпустил свое оружие, пошатнулся, упал навзничь; упав с ним заодно, Рыцарь поднялся, схватил его за ноги и бросил в бездну.

Тогда он огляделся вокруг. Медная женщина, покрытая чудесной эмалью, держала в правой руке два волшебных ключа. Намереваясь забрать их, он подошел к медному столбу, воздвигнутому посередине залы. Письмена, вырезанные на металле, гласили: Большой ключ отмыкает столб, малый – сундук. Он отпер столб и увидел сундук; но едва он коснулся второго ключа, как услыхал столь жуткий грохот, столь пронзительный рев, что и сам столб от него поколебался. Он перекрестился, отпер сундук, и тридцать медных труб исторгли тридцать ясных голосов, один печальнее другого. Вот откуда исходили все чары, тяготившие замок. Завихрились могучие вихри и черные дымы, а после раздались такие леденящие вопли, словно там собрались все дьяволы ада. Их там и вправду было преизрядно. Рыцарь почуял, что силы его на исходе; он упал у столба без памяти; когда он пришел в себя, то столб, медная статуя, колодец, два рыцаря-стража у первых дверей – все пропало. Подземелье было отперто, и он вышел, держа в руках два волшебных ключа. Проходя через кладбище, он не нашел там более ни могил, ни надписей, ни шлемов. Он преклонил колена в часовне, положил ключи на алтарь и вошел во дворец.

Как живописать радость, осветившую все лица, как перечесть изъявления благодарности, им услышанные! Тут он узнал, что королеву вовсе не держали в неволе и что его сговорились обмануть, чтобы тем побудить вернуться в Скорбный Оплот. Он оставался там не более одной ночи и наутро распростился с теми, кого избавил от жестокого дьявольского наваждения.

С этого дня город, предместье и замок стали называть не иначе как Оплот Радости; мы о нем поговорим еще не раз.

XXVIII

На другой день наш рыцарь, проезжая берегом реки, заметил на другом берегу высокую башню с галереей, которая защищала пояс палисадных стен. Думая в ней заночевать, он перешел брод с той девицей, что так долго ждала его в Оплоте Радости. Страж, завидя их, открыл подъемную дверь[87] и впустил оруженосцев и девицу. Но когда дело дошло до Рыцаря, он опустил дверь.

– Брат, – спросил его Рыцарь, – почему ты оставляешь меня снаружи?

– Потому что, прежде чем войти, вы должны сказать мне, кто вы.

– Я из дома короля Артура; этого с тебя довольно.

– Довольно, чтобы дверь осталась закрыта.

– Выпусти хотя бы моих оруженосцев и мою девицу.

На это ответа не последовало, и наш бравый рыцарь, вне себя от досады, медленно перешел брод; между тем хозяйка башни сняла чехол со щита, принесенного оруженосцами. При виде серебряного герба с черной полосой[88] она торопливо открыла окно и позвала:

– Вернитесь, вернитесь, рыцарь! Ради того, что вам дороже всего на свете, извольте остановиться в нашем доме на ночлег!

Рыцарь повернул обратно. На сей раз перед ним подняли дверь; его провели в верхний покой, где оруженосцы сняли с него доспехи. Дама сполна могла налюбоваться на его телесную стать и ловкость его повадок. Протрубили к обеду, и тут явился владелец башни.

– Ах, сир, – сказала дама, совлекая с него доспехи, – у вас гость, тот отважный боец, о котором вы мне говорили, победитель ассамблеи.

– Госпожа, – сурово заметил бравый рыцарь, – вы поступили невежливо, когда раскрыли щит, укрытый мною.

– Простите, сир, мое любопытство; но оно нам позволит воздать вам все почести, какие вы заслужили.

– В самом деле, – в свой черед проговорил хозяин дома, – вы тот человек, с которым я более всего желал бы познакомиться. Не скажу, что вы по-доброму со мною обошлись во второй ассамблее; вы сбили нас обоих, меня и моего коня, одного поверх другого; и у меня чуть сердце не разорвалось.

Они сели за трапезу. Когда убрали скатерти, бравый рыцарь спросил хозяина, что заставило его выйти из дома в доспехах.

– Я ходил караулить на мосту, надеясь, что там проедет тот, кто обещал увечному сразиться с любым, кому милее виновник его увечья. Этот увечный был мой смертельный враг, ведь он убил брата моей матери; вы же понимаете, что я жизнь готов отдать, чтобы отомстить