В одном из первых своих исследований Ху вместе с группой коллег решили выяснить, могут ли определенные типы практики простимулировать развитие белого вещества в мозге. Они сравнили две группы учеников, одна из которых получила интенсивную математическую подготовку, а вторая — нет. Результаты исследования показали, что занятия математикой способствуют развитию передающего вещества: на томограммах было видно, что определенные участки белого вещества мозга, такие как мозолистое тело, более активны у тех, кто проходил углубленную, требующую усилий для освоения математическую программу{17}.

Работы Ху опирались на результаты десятилетних исследований, которые показали: когда дело касается мозга, рассчитывать на постоянство не приходится. Системы нашего мозга совсем не похожи на металлические детали, имеющие жестко заданную форму. Мозг способен адаптироваться к окружающей среде. Это скорее нейронное облако, чем нейронная бетонная конструкция. Так, например, если вы — мастер карате, то белое вещество вашего мозга претерпевает совершенно очевидные структурные изменения. Аналогичные изменения происходят, когда мы учимся жонглировать — или медитировать.

У этой идеи есть целый ряд следствий, важных с точки зрения развития навыков. Во-первых, в мозге существует куда меньше жестких нейронных структур, чем мы привыкли считать. Он не остается неизменным с рождения. Наши мыслительные способности не запрограммированы заранее. Долгое время люди верили в идею «критических периодов», то есть в то, что определенными навыками необходимо овладевать в определенные периоды жизни. Но, если не считать нескольких конкретных способностей, мы можем приобретать большинство навыков в любое время жизни.

Однако абсолютно новым — и самым важным — итогом этих исследований стало понимание того, как именно мозг создает новые структуры. Судя по всему, он производит новое белое вещество в ответ на трудности, испытываемые в процессе мышления. Если разрыв между тем, что нам известно, и тем, что мы способны сделать, слишком велик, структура мозга меняется так, чтобы справиться с проблемой. Группа немецких ученых сформулировала новую гипотезу относительно того, почему так происходит. По их мнению, новые нейронные структуры возникают, если «спрос» в нашем мозге значительно преобладает над «предложением».

Во время нашей встречи с Ху он говорил о том, что мозг реагирует на возможность обучения чему-то новому. Встретившись со сложной задачей, он мобилизует все силы для ее решения. «Ваш мозг оптимизирует способы выполнения задания. Если вы много практикуетесь в чем-то, ваш мозг думает: „Это важно“ — и вы вырабатываете стратегию, позволяющую выполнить задачу наилучшим образом». Иными словами, мозг как будто сам понимает ценность преодоления трудностей, ценность обучения как действия.

В тот вечер, когда мы встретились с Ху в Starbucks, я в конце концов набрался смелости и спросил, что у него с правой рукой. Честно говоря, сложно было не заметить, что она деформирована: два пальца у Ху срослись вместе. Он ответил, что родился с этим дефектом и понятия не имеет, есть ли у этой аномалии название или конкретная причина. Почувствовав мое любопытство, ученый лишь пожал плечами, вздохнул и сказал, что очень редко думает об этом.

Его безразличие, в общем, вполне понятно. Физическая аномалия никак не влияет на его способность работать, водить машину или играть с сыном. Но я пришел еще к одному выводу: мне показалось, что мозг Ху уже адаптировался к ней. Произошло развитие белого вещества. Трудность была преодолена. Столкнувшись со сложной задачей, мозг нашел пути оптимизации.

Такого рода оптимизация нервной системы имеет ключевое значение, когда дело касается ошибок — еще одного аспекта развития и преодоления трудностей при освоении базовых навыков или знаний.

Исследователи проблем обучения не всегда верили в силу ошибки. Трудности не всегда воспринимались как часть учебного процесса, и в более пассивных поведенческих моделях обучения ошибки считались именно ошибками. Они указывали на то, что человек учится неправильно. Трудности в обучении свидетельствовали только о том, что он делает что-то не так.

Но сегодня стало понятно, что понимание не передается в неизменном виде из головы одного человека в голову другого. Наш мозг не просто устройство для хранения информации, сейф или склад воспоминаний. Мы должны осмыслять идеи, осваивать мастерство, а это значит, что ошибки просто неизбежны.

Эта идея совершенно очевидна, когда мы пользуемся, например, практикой извлечения. Если вы постоянно задаете себе вопросы, обязательно что-то упустите. Даже Беннет Шварц часто ошибается, готовясь к своим турнирам по скраблу.

Не менее важно то, что ошибки рождают смысл. Они создают понимание. К примеру, задайте себе такой вопрос: «Назовите столицу Австралии». Если вы не австралиец, скорее всего, первым городом, который придет вам в голову, будет Сидней. Но это неверно{18}.

Вторая попытка. Может быть, Мельбурн? Опять неверно.

А может быть, Брисбен? Перт? Аделаида? И эти версии также неверны.

Оказывается, правильный ответ — Канберра.

Я знаю. Звучит странно. Если вы не австралиец, правильный ответ, скорее всего, вызовет у вас недоумение. Типа «Погодите, что, серьезно? Канберра — столица Австралии?».

Но это ощущение — этот быстро просвистевший в вашем мозге момент удивления — и есть обучение. Это сигнал к изменению наших представлений о чем-либо. Совершая ошибку, мы начинаем искать смысл, и таким образом обучение становится более эффективным. Вспомните кучу коробок на чердаке нашей памяти, о которой мы говорили ранее. При наличии ошибки (причем существенной) мы ставим на соответствующей коробке жирный красный крест и говорим себе: «Запомни эту мысль. Это важно».

Конечно, здесь есть проблема. Никто не любит ошибаться. Ошибки ранят, унижают и деморализуют. Даже незначительные оплошности — неверно произнесенное слово, плохо исполненное поручение — могут преследовать людей годами. В этом смысле ошибки заставляют нас переосмыслять свое место в жизни, они — угроза нашей личности.

Не так давно я познакомился с математиком Джорданом Элленбергом. Он считался вундеркиндом — по крайней мере, согласно газетной легенде, уже в трехлетнем возрасте мог прочитать дорожные указатели. К семи годам Джордан научился решать математические задачи уровня старших классов. В 17 лет блестяще сдал вступительный экзамен по математике для поступления в вузы США, и газета The Washington Post назвала его «истинным гением». Сегодня Элленберг — профессор математики в Висконсинском университете, автор многих статей и книг, высоко оцененных научным сообществом{19}.