class="p1">— Будешь читать, ходить по магазинам, ждать меня. Ну, если захочешь, будешь помогать тётушке ухаживать за огородом и садом. Но только об одном прошу — чтобы этого немца и близко не было. Ведь меня офицеры на смех поднимут.

На Великолуцкой они зашли в ювелирный магазин. После долгого осмотра Павловский выбрал золотой гарнитур из крупных серёжек, перстня и ожерелья с индийскими рубинами.

— У господина офицера, — сказал улыбающийся хозяин, — таки отменный вкус. При таком гарнитуре ваша прекрасная дама, Господь тому свидетель, станет в буквальном смысле божественной.

— Серж, думаю, нам это не по карману, — взволнованно зашептала Татьяна.

— Мы берём. Сколько я вам должен? — Павловский достал из кармана кожаный кисет, развязал его и протянул хозяину.

Тот пристально и, видимо, понимающе взглянул в глаза ротмистра. Взяв три золотые монеты, хозяин быстро упаковал товар и низко раскланялся.

В отеле, в номере Павловского, раздевшаяся донага Татьяна примеряла перед зеркалом подарок. Прижавшись к нему в постели, она шептала:

— Ты — неисправимый мот. Я люблю тебя.

Вечером они ужинали внизу, в ресторане. Татьяна была в новом платье и рубиновом гарнитуре. Павловский заметил, как изменилось поведение белокурой певицы. Вначале она бросила в их сторону мимолётный взгляд, а затем её лицо вытянулось, и на нём расплылась удивлённая и глуповатая от растерянности улыбка. Он торжествовал! Внутри него звучали победные фанфары и грохотали литавры! Татьяна купалась в лучах зависти и оттого была счастлива вдвойне. Но всё ещё только начиналось…

8

После Троицы и Духового дня отряд усиленно готовился к рейду. Особое внимание уделялось лошадям. Приведённые с конезавода частично были подготовлены к службе, но с другими, не ходившими под седлом, офицеры помучились.

Шли занятия по стрельбе, владению холодным оружием, рукопашному бою, военной топографии, оказанию первичной медицинской помощи, способам выживанию в лесу без воды, продуктов, спичек и патронов. Заготавливали перевязочные материалы, сухари, соль, крупу, вялили рыбу и лосятину (консервы в рейды не брали, от них шумно и тяжело). В походные мешки укладывали чистые бельё, полотенца, портянки, мыло с зубными щётками и порошком, запасные сапоги, а главное — патроны, винтовочные и револьверные. У каждого имелось несколько ножей, боевых и охотничьих. Ценились немецкие штык-ножи, которыми можно было и хворосту нарубить, и окоп отрыть. У Павловского был даже японский короткий нож «квайкен» с особо острой, словно лезвие бритвы, режущей кромкой. Он его очень берёг, держал в потаённом кармане галифе.

Лагерь постепенно наполнялся офицерами, прибывавшими на пополнение формировавшегося Псковского пехотного полка. Одним днём немцы убрались, оставив после себя полный разгром в казарме и на кухне, загаженные туалеты и разорённую территорию. Утащили с собой всё, что можно было увезти и унести. Даже дрова стащили. Полковник Лебедев подрядил местных мужиков, отремонтировавших помещения и наколовших дров.

У Павловского с полковником выстроились ровные отношения. Ротмистр проявлял уважение, был внимателен и учтив, уступил лучшую комнату для покоев командира и кабинет для штаба полка. Лебедев не совался в дела отряда, был сдержан, любезен и неизменно приглашал ротмистра на совещания. Но приватно они не общались. Полковник избегал сближения с подчинёнными.

Вообще, как заметил Павловский, Лебедев оказался неплохим командиром, требовательным, немного суховатым, но внимательным к подчинённым, даже в некотором смысле сердобольным. Заботился о питании, чистом белье, обмундировании и обуви, которых крайне не хватало. Офицеры его уважали.

Десятого июля, накануне Петра и Павла, в лагерь прибыли полковник фон Людинкгаузен Вольф, ротмистры фон Розенберг, Гоштовт и незнакомый в штатском. В кабинете командира полка собрали совещание, пригласив трёх подполковников — командиров формирующихся батальонов полка. Фон Людинкгаузен представил штатского, высокого крепыша с волевым лицом:

— Капитан лейб-гвардии Преображенского полка Тарновский Андрей Павлович. Имеет честь представлять интересы высшего командования корпуса. Прошу любить и жаловать, господа. — Полковник уступил ему место в центре стола.

— Господа, — с некоторым пафосом начал капитан, — в стране разворачивается масштабная гражданская война. Как вам известно, в Самаре власть перешла к Комучу, в Омске советы ликвидированы, там сформировано Сибирское правительство. Чехословацкий корпус, контролирующий Транссиб, с нами. Добровольческая армия освободила Екатеринодар. Генерал Деникин, сменивший погибшего Лавра Георгиевича Корнилова на посту командарма, развернул наступление по всей Кубани. Против большевиков восстали Дон и Терек. В Малороссии при поддержке немцев советы также разогнаны, власть перешла к гетману Скоропадскому. И, наконец, самые свежие новости, господа. Под руководством офицеров и Савинкова началось антибольшевистское восстание в Ярославле, а шестого июля левые эсеры убили германского посла фон Мирбаха и подняли мятеж в Москве. Захвачено множество правительственных зданий, на сторону восставших переходят части Красной армии. Но самое главное, господа, — восставшие арестовали председателя ВЧК Дзержинского! Это судьба! Час расплаты не за горами! Скоро и мы, объединив свои силы, двинемся на Петроград! Уверен, господа, в этом году святая Россия скинет с себя большевистское ярмо!

— Вашими устами да мёд хлебать, — полушёпотом сказал Павловский. Но все услышали.

Тарновский несколько сконфузился, но полковник фон Людинкгаузен Вольф, укоризненно взглянув на Павловского, спросил:

— Господа, будут ли вопросы к капитану Тарновскому?

Полковник Лебедев не поленился задать вопрос, не особенно надеясь на конкретный ответ.

— Господин капитан, в какие сроки возможно ускорение формирования нашего Добровольческого корпуса и начало его активных действий?

Тарновский ответил не раздумывая:

— Как только германские войска покинут территорию России.

Офицеры многозначительно переглянулись и опустили глаза. Только Господу Богу было известно, когда уйдут немцы. Ротмистр Гоштовт, предвосхищая какой-либо афронт, энергично поднялся из-за стола и сказал, обращаясь к полковнику Лебедеву:

— Николай Иванович, будьте добры, покажите капитану Тарновскому ваш лагерь, расскажите об успехах и трудностях формирования полка.

Лебедев с Тарновским и батальонными командирами вышли из кабинета. Павловскому велели остаться. Все с облегчением расстегнули мундиры, закурили. Фон Розенберг извлёк из портфеля папку с документами.

— Сергей Эдуардович, — он положил перед Павловским карту и несколько исписанных листов бумаги, — мы внимательно изучили проект маршрута вашего отряда на юг, в сторону Смоленской и Витебской губерний, и пришли к общему мнению — маршрут надо поменять.

Коллеги Гоштовта согласно закивали. Ротмистр продолжил:

— Вы полагаете двигаться по территории, где власть в руках советов. К чему неоправданный риск? Мы же считаем, отряд должен идти до Себежа по территории, оккупированной немцами. Это и безопасней, и позволит сохранить силы отряда и коней. Затем, пройдя между Великими Луками и Невелем, войти в Велижский уезд и там вступить в контакт с нужными нам офицерами. Что вы на это скажете?

Павловский встал из-за стола, одёрнул мундир, обвёл тяжёлым взглядом присутствующих. Полковник знаком усадил его на место.

— Маршрут по советской территории гораздо короче.