волосами, забранными сзади широкой шёлковой лентой. Её весьма симпатичное лицо с большими зелёными глазами и мягким изгибом чувственных губ не выдавало в ней тридцатилетнюю, порядком испытавшую женщину. От неё исходил слегка горьковатый запах настоя трав. Павловский получил от неё всё, чего хотел. И даже больше. Звали её Татьяной.

5

Маленький отряд из семи всадников ночью миновал с помощью немцев демаркационную линию и стал уходить на восток, к Порхову, но не проторённым Павловским путём, а южнее, по Островскому тракту. Шли споро, ночи-то в июне короткие. Обходили сёла, деревни и хутора, ночёвки делали глубоко в лесу, костры разводили в лощинах, балках, оврагах.

В рейд отобрали самых опытных кавалеристов. Помощником к Павловскому определили поручика Костылёва, воевавшего два года в драгунском полку, физически крепкого, ловкого, сообразительного и осторожного. Павловский увидел в нём, своём одногодке, что-то близкое, родственное. Скорее всего, это были расчётливый риск, выносливость, великолепная реакция и цинизм. На первой же ночёвке Павловский, отозвав Костылёва в сторону, поведал ему о своём авантюрном плане вывоза из Порхова любимой женщины. Глаза поручика загорелись азартным огнём, и он, благодарный за доверие, ответил:

— Да не вопрос, ротмистр, изымем девушку у красных и доставим в лучшем виде. Вдвоём пойдём или ещё кого возьмём?

— Пойдём вдвоём. Но лишь после выполнения задания. — Павловский с благодарностью пожал руку поручика.

Отряд одели в старые солдатские гимнастёрки и штаны, обули в растоптанные ботинки с обмотками, на мятые фуражки пришили лоскуты красной материи (тогда и в молодой Красной армии не у всех имелись звёзды на головных уборах), к сёдлам приторочили скатки шинелей. Лишь Павловского, считавшегося красным командиром, обули в яловые сапоги. Все были вооружены карабинами, разномастными шашками и револьверами с одним полным барабаном. Винтовочных патронов хватало: кроме тридцати в подсумках, ещё по сто хранилось у каждого в вещмешке. Всё вроде бы сходило за красный отряд фронтовой завесы. Плохо было только с документами. В Псковской комендатуре кое-как сляпали липовые мандаты, при внимательном знакомстве с которыми красные расстреляли бы с радостью каждого. Но что было, то было. И были ещё не очень солдатского вида физиономии, в каждой морщинке, в каждой складочке которых читались кадровые офицеры.

На карте, выданной Павловскому в штабе формировавшегося корпуса, имелись пометки с дислокацией красных частей, отрядов ЧОН, волостных военкоматов и милиции. Но это были лишь никем не проверенные предположения разведки, отряду пришлось всё познавать наяву. Главной задачей отряда были скаковые кони. Павловский приказал собирать их в табун, и когда наберётся голов пятьдесят, двигаться назад, к Пскову.

Первая встреча с красными произошла к вечеру вторых суток в четырёх верстах от большого села Славковичи на перекрёстке с широким просёлком Осиновичи-Махновка. Это был важный транспортный узел, просёлок работал как рокадная магистраль, по которой передвигались красные части вдоль разделительной с немцами линии. Поэтому перекрёсток охраняли кавалерийский полувзвод и пикет волостной милиции.

Павловский долго изучал в бинокль обстановку. Красных было человек двадцать. Но это только на перекрёстке. Имелось ли боевое охранение, или секретные посты, было неизвестно. Решили так: Павловский с одним корнетом открыто выходит на красную заставу, двое скрытно заходят слева, двое — с тылу, а поручик Костылёв занимает справа, на открытом лугу, поросший черёмухой бугорок, и держит под обстрелом правый фланг.

Павловский с корнетом медленно подъезжали верхом к заставе, когда от неё отделилась группа всадников и помчалась им навстречу, на ходу стягивая со спин винтовки. Пятеро конных окружили офицеров, старший выкрикнул:

— Пароль!

Павловский, выпрыгнув из седла и таким образом демонстрируя свою незащищённость и миролюбие, уверенно ответил:

— Пароля мы не знаем, так как идём с той стороны, из разведки. А там, — он указал рукой на запад, — за завесой, как вы понимаете, нам немцы никаких паролей не сообщали.

Красные засмеялись шутке незнакомца. Только их старший не смеялся.

— Документы имеются?

— Кто ж документы в разведку берёт? А вот германские документы, добытые нами, везём.

— Давай сюда, — потребовал старший, — и оружие сымайте.

Павловский чуть отступил назад, подтянул поводок, ответил спокойно и уверенно:

— Документы передам только начальнику уездного отдела ВЧК в Порхове, а оружие, что оружие, надо, так берите.

Красноармейцы от его слов размякли, опустили стволы, расслабился и их старший. Он спрыгнул на землю, и в этот момент Павловский, выхвативший правой рукой револьвер из заранее расстёгнутой кобуры, а левой из-за спины засунутый за пояс лёгкий и плоский «штейр», открыл огонь с двух рук. Старший и двое конных, стоявших спереди, погибли сразу. Корнет из карабина застрелил одного из зашедших сзади, а затем и пятого, пытавшегося развернуть лошадь. Тут же ударили карабины слева и с тыла, поручик Костылёв пока молчал. Павловский вскочил в седло, подал знак корнету следовать за ним и помчался к заставе, прикрываясь шеей лошади.

Несколько красных, бросив лошадей, побежали направо, в сторону Костылёва. Поручик, будто в тире, методично их всех расстрелял.

Офицеры, ещё не остывшие от скоротечного и удачного боестолкновения, обшаривали придорожные кусты, надеясь найти боевое охранение красных. Никого не обнаружив, они по приказу ротмистра стали собирать оружие и патроны. Набралось шестнадцать винтовок и карабинов, два «нагана», полтысячи винтовочных и тридцать револьверных. Павловский приказал осмотреть тела, собрать документы, раненых заколоть, трупы закопать.

Когда серая, полупрозрачная июньская ночь легла на придорожные луга и окропила росой травы, листву кустарника, прибила дневную дорожную пыль, собрали лошадей. Трофейных набралась дюжина, из них лишь половину с натяжкой можно было считать строевыми. Павловский приказал взять всех и при удобном случае отбракованных им обменять у крестьян на продукты и фураж. Накормив лошадей и наскоро поужинав, поскакали на юг, в сторону Махновки. До рассвета, до первых петухов вошли в село. Без труда разыскали председателя сельсовета, который до революции был старостой. Нестарый и неглупый мужик быстро согласился на условия обмена. Взамен оставленных ему шести лошадей и пяти винтовок выдал с общественного склада овса, ржаной муки, три фунта сливочного масла и четверть пуда сала. На вопрос Павловского, где раздобыть хороших лошадей, ответил:

— В Жедрицах, в десяти верстах отсюдова в сторону Дедовичей, до войны стоял одного псковского барина завод конский, разводили лошадок для армии. Голов поболее ста держали. Жив ли ён, заводик ентот, знать не могу. Могли и мужики всё растащить, могли и большаки коней умыкнуть.

Он согласился за умеренную плату временно попридержать у себя и остальных шесть лошадей, захваченных у красных. Павловский ему уверенно заявил:

— Потерпи малость, староста. Осенью придём с большим войском, будем гнать красных