Вверившись бессоннице, он взял с тумбочки пульт и включил телевизор, убавив звук до предела, чтобы не разбудить отца. Шла передача с участием какого-то ученого, рассказывавшего о разведении в лабораторных условиях безголовых лягушек. Ведущий постоянно сыпал остротами, которые аудитория встречала грубым смехом. Сидел там и писатель, чьи высказывания он доводил до абсурда, а потом объявил о появлении в студии обезглавленной женщины. И в самом деле – появилось тело без головы и принялось раздеваться перед публикой, а та дико вопила и хохотала. Покуда шел этот номер, писатель и ученый успели оскотиниться не хуже всех прочих и аплодировали каждой шутке с не меньшим восторгом. Хулио выключил телевизор и попытался уснуть, но тут как раз проснулся отец и рабочей частью лица потребовал подать словарь трудных случаев. Было похоже, что он принял трансцендентальное решение.

– Начну с самого начала, – сказал он. – С буквы Е.

– Начинается с буквы А, папа.

– Ну да, я и хотел сказать – с А.

Хулио дал ему книжку, и покуда отец со страстью предавался чтению, стал воображать себе, как после большого взрыва А зарождается мироздание: сперва одноклеточные и беспозвоночные, за ними – более сложные существа, производящие на свет сыновей и жен, из которых в свой черед рождаются кровати и клиники, кислородные баллоны и стаканы с водой, и все это было благодаря высвобожденной энергии А, которая, достигнув предела расширения, начинала вновь сжиматься, как эластичная резинка, заставляя вновь исчезнуть стаканы воды, кислородные баллоны, клиники, кровати, жен, сыновей… Как бы узнать о том, чту сейчас, вот в эту самую минуту происходит с алфавитом: он продолжает расти или уже находится в фазе имплозии и возвращается к первоначалам? Быть может, в минуты наивысшего развития его владения простираются далеко за Ю и Я, образуя слова, звучание которых сейчас немыслимо даже представить.

Отец оторвался на минутку от словаря казусов и попросил найти антоним к слову писать. Такового Хулио не обнаружил.

– У этого слова нет обратного значения.

– Ну как же так? Ведь именно это произошло со мной, когда у меня списалась половина тела, сам посмотри, а сейчас стирается в голове очень многое.

– Ну, в переносном смысле это бывает, но невозможно представить себе это в отношении романа какого-нибудь или, не знаю, статьи…

И Хулио попытался вообразить себе мир, находящийся в разгаре этого процесса: вот редакции газет, где журналисты усердно истребляют новости, вот романисты в своих мансардах возвращают в небытие огромные куски собственных творений. Представил и телеинтервью со списывателем «Госпожи Бовари» или «Метаморфоз». Это, должно быть, люди богемного вида, неряшливые и неухоженные, и, наверно, им нелегко, потому что едва ли великие творения списать в небытие можно с тем же рвением, что и создавать. Однако иные достигают высот, стирая лучшие метафоры, придуманные человечеством на протяжении веков. И если будет написана обратная история мировой литературы, на последних местах там окажутся «Илиада» и «Божественная комедия». А судя по тому, чего наслушался Хулио по телевизору, реальность скоро будет не так уж далека от его фантазий. Ведь он только что видел на экране стриптиз в исполнении женщины с отсутствующей головой.

Он решил, что завтра же, чтобы потрафить обоим ликам начальницы, предложит ей пространный телеобзор, написанный с этой точки зрения.

Отец меж тем ушел головой в подушки, выражая полулицом облегчение, и дышал безо всяких стратегических схем, причем игра лицевых мускулов выводила на поверхность кожи непроизвольные гримасы.

А утром, когда Хулио покидал клинику, стараясь избежать встречи с сестрами, одна из них настигла его и взяла на абордаж в самых дверях лифта:

– Вас хотел видеть доктор.

Доктор был в зеленом халате и стаскивал резиновые перчатки, будто сдирая вторую кожу с кистей.

– Я двое суток пытаюсь поговорить с вами. Вероятно, вашего отца все же придется выписать. Здесь он уже не получает ничего такого, чего нельзя было бы обеспечить ему дома. Надо будет составить график занятий по его реабилитации.

– Но, когда он встает, его все еще качает.

– Это результат угнетенного и подавленного состояния, которое очень затрудняет выздоровление. И это еще один аргумент за то, чтобы вы взяли его домой. Если останется, будет все глубже увязать в своем слабоумии, а та – пагубно воздействовать на его сосудистые проблемы. Провалы в памяти, которые так беспокоят его и вас, исчезнут, как только его удастся вывести из депрессии. И заняться этим должен психиатр – и чем скорей, тем лучше. Сейчас появились очень эффективные средства. Вы сразу заметите улучшение.

– Дело в том, что моя жена сейчас в отъезде, навещает мать – мою тещу, которая вдова и недавно перенесла болезнь. Если бы вы могли немного отсрочить выписку… Мой отец всю жизнь платил за эту страховку, а воспользовался ею впервые.

– У нас большой дефицит мест. Коек не хватает, и очень жаль, что они заняты теми, кому они не нужны. Но из уважения к вашему случаю я постараюсь отложить выписку.

Начальница высказала пожелание пообедать с ним, и они отправились в недальний ресторанчик, куда любили ходить их коллеги, хотя обычно делали вид, что не узнают друг друга, словно бы для того, чтобы отдохнуть от самих себя во время перерыва. Начальница, которой понравилась креативная идея Хулио – телевидение, уничтожающее мироздание, хотела выразить ему свою признательность и подвигнуть на новые замыслы. Они шли под ее зонтиком – огромным и черным, как хищная птица, и дьявольская сторона начальницы соприкасалась с тем боком Хулио, что оставался живым у его отца.

– Ну что, ты уже приобрел потребительские навыки телезрителя? – насмешливо спросила она, когда сели за стол.

– Обретаю понемножку, – ответил Хулио.

– У тебя неприятности?

– Жена задерживается – матушка ее заболела. А кроме того – я тебе не говорил, – у меня отец лежит в клинике, и его собираются вот-вот выписать, хотя он, что называется, себя не обслуживает. Не знаю, как справлюсь со всем этим один.

Она ничего не ответила, словно не считая нужным тратить время на выяснение семейных обстоятельств, так что несколько минут они молча поглощали заказанный на двоих салат.

– Как же мне надоел этот дождь… И эта вечная хмарь за окном. Ты что, никогда не носишь плащ или пальто? Всегда ходишь вот так, налегке? – спросила она с необъяснимой враждебностью.

К Хулио по-прежнему была обращена дьявольская сторона ее лица, сегодня казавшегося мрачным и печальным. Он хотел было ответить, что у него нет потребительских привычек к верхней длинной одежде, но вместо этого спросил:

– Что у тебя случилось с лицом?

– В аварию попала. Меня собирали по кусочкам, вот и вышло, как сам видишь, два лица по цене одного. Ты сейчас сидишь со злой стороны. Пластический хирург говорит, что все можно поправить, но… не знаю… Мужчинам нравится такая двойственность. А ты как считаешь?