Да, мимоходом… Именно через взятку, но данную теперь уж на Вашингтонщине, Россия продала Америке Аляску. Поначалу в Штатах покупать ее попросту не хотели, не видя никакой пользы в приобретении этого «ящика со льдом».

Как, возможно, многие помнят, за Аляску Россия получила от Америки 7 миллионов 200 тысяч долларов. Ровно 165 тысяч долларов из этой суммы российский посланник барон Стекль «пустил на смазку». Часть денег получили влиятельные адвокаты, вхожие в коридоры власти. Часть – редакторы нескольких крупных газет (по какому-то странному совпадению именно эти газеты тут же стали яростно ратовать за покупку Аляски). Часть получили американские конгрессмены – та еще публика.

Уже после заключения сделки эта история всплыла наружу, я имею в виду – в Штатах. Однако пресса особенно не усердствовала – у самой рыльце было в пушку. Несколько месяцев специальная комиссия конгресса вяло изображала, что ведет следствие по поводу обвинения в коррупции нескольких членов этого уважаемого собрания народных представителей, но потом дело потихонечку свернули (за американскими конгрессменами водились дела и почище, где и суммы фигурировали посолиднее, и неприличным считалось привлекать народных избранников к ответственности…).

Правдочка вообще-то всплыла наружу – через сорок пять лет, в 1912 году, когда известный тогдашний американский историк Даннинг, склонный копать глубоко, как крот, обнаружил в глубине пыльных архивов собственноручную записку Эндрю Джексона, президента США в 1867 году. В ней президент подробно излагал свою беседу с госсекретарем, называл все имена и точные суммы. Оказалось, что к Стеклю сами пожаловали несколько конгрессменов во главе с председателем комитета по иностранным делам Бэнксом (кстати, имевшим репутацию неподкупного) и в достаточно дипломатических выражениях поставили вопрос ребром: палата представителей ратифицирует договор о продаже и позволит выделить деньги только в том случае, если будет оказано «определенное влияние в пользу переговоров». Стекль был дипломатом опытным и, не мешкая, полез в карман за «определенным влиянием».

Особой сенсации, конечно, не случилось: слишком много времени прошло, большинство участников этой истории уже пребывали в тех местах, где им не страшны были ни прокуроры, ни газетчики. Так, еще один штришок в многотомной летописи о деяниях служителей того самого трехглавого дракона…

А теперь – о суде. Мы уже говорили, кажется, обо всем – о преступлениях, о тех, кто их раскрывает, – но вот суда касались мало. Необходимо это упущение исправить. Дело в том, что в царствование Александра II на Россию обрушилась еще одна, по моему глубокому убеждению, нешуточная напасть: суд присяжных…

Учрежден он был в 1864 году, во время судебной реформы. Кратко о нем и его российской специфике. Согласно закону, присяжными заседателями могли стать лица всех сословий, обладавшие определенным имущественным цензом. Кроме тех, кто «находился в услужении у частных лиц». Приняли все меры, чтобы не допускать лиц «малоспособных и неблагонадежных». Присяжных, как и в Штатах, было 12 (и три запасных). Рассматривали они только те дела, по которым в качестве дополнительного наказания предусматривалось ограничение или лишение прав состояния (впрочем, в российском законодательстве таких дел был очень большой процент).

Самое интересное, что в чем-то российские присяжные обладали даже большими правами, чем их американские коллеги (тогдашние и сегодняшние). Американские присяжные обладают только одним правом: вынести вердикт «да, виновен» или «нет, не виновен». В первом случае все остальное берет на себя судья, единолично определяя срок и меру наказания.

Так вот, к некоторому разочарованию тех, кто все еще полагает колыбелью демократии именно Америку: права российских присяжных, как я только что говорил, были гораздо шире. В случае признания подсудимого виновным именно они еще до решения судьи имели право определять и степень наказания. Правда, не вполне понятно, то ли это расширенная демократия, то ли учет российской специфики.

Чтобы попытаться прояснить этот вопрос, следует подробно объяснить (думаю, иному читателю будет интересно), что собой представляла система «ограничения и лишения прав состояния» – многие, я уверен, никогда об этом не слышали, да и сам автор, честно говоря, с этой системой познакомился только вчера, читая работы знаменитого русского юриста А. Ф. Кони.

Система эта была трехступенчатой (даю по восходящей).

1. Лишение некоторых личных прав и преимуществ. Для дворян это означало запрещение впредь занимать общественные должности или государственные посты, для духовных лиц – лишение духовного звания (т. е. своеобразное «расстрижение». – А. Б.), для почетных граждан (была такая официальная категория людей с некоторыми присущими званию привилегиями. – А. Б.) – невозможность участвовать в выборах и быть избранными (на почетные или соединенные с властью должности).

2. Лишение всех особенных прав и преимуществ. Помимо вышеуказанного, лишение дворянства (и дворянского титула, если титул имелся. – А. Б.), лишение почетных титулов, чинов, орденов, любых других знаков отличия.

3. Лишение всех прав состояния. Помимо вышеуказанного, лишение супружеских и родительских прав, лишение собственности.

Как видим, разница меж всеми тремя пунктами чувствительная. Попав под первый, дворянин оставался дворянином, обладатель чина или ордена не лишался ни того, ни другого. Попав под второй, можно было по крайней мере сохранить жену, детей, все движимое и недвижимое имущество (даже будучи отправленным на каторгу). А вот третий пункт – самый тяжелый. Тут, пожалуй, что и каторги не нужно. Человек попросту становится никем – бесправным бродягой, лишенным даже семейства…

Так вот, именно присяжные определяли, который из трех пунктов выбрать, – и судья обязан был считаться с их мнением. Пожалуй, все же демократия…

Отчего же я вдруг поименовал столь полезное учреждение, как суд присяжных, напастью, да еще нешуточной? Постараюсь объяснить подробно. Если выразиться одной общей фразой – у каждой медали, как гласит известная поговорка, есть две стороны… А если подробно…

С одной стороны, суд присяжных и в самом деле был несомненным шагом к демократии по сравнению с дореформенным, когда дела, и уголовные, и гражданские, решали только судьи.

Дореформенный суд был, конечно, коррумпирован фантастически. Взятки брали столь же легко, как пили кофий по утрам. Известен курьезный факт: однажды взятку судье дал не кто иной, как министр юстиции Николая I, граф Панин. В суде решалось дело его дочери, даже не уголовное, а гражданское, причем по всем статьям права была дочь, а не ее оппонент. Граф в силу своего положения и близости к императору наверняка обладал достаточными возможностями и связями, чтобы чувствительно прижать судейского, намекнувшего на взятку, – или, по крайней мере, мягко объяснить, что с него-то можно и не требовать. И тем не менее министр безропотно заплатил. Создается впечатление, что дело тут уже не в деньгах, что взятка скорее стала своеобразным ритуалом, который соблюдали обе стороны: «Все берут и все дают». Такое впечатление…