Защитники суда присяжных порой упирали на то, что «суды общественной совести» ни много ни мало способствуют снижению числа преступлений. Вот только статистика того времени эту благостную картинку опровергает. Уже через десять лет после отмены крепостного права она зафиксировала увеличение числа краж по стране вдвое, изнасилований – втрое, телесных повреждений – вчетверо. Ну что ж, это мы уже проходили: как только на широкую ногу разворачиваются либеральные реформы, жди скачка преступности, и касается это не только нашего Отечества. Милая подробность: только в 1887 году было введено правило, по которому всякий присяжный обязан был хорошо читать по-русски. До этого, выходит, как-то обходились… Ехидной точности ради стоит упомянуть, что порой во взяточничестве оказывались уличены и сами присяжные, а в 1910 году по всей России изрядно нашумел процесс известной аферистки Ольги Штейн, за которой тянулся длиннейший список афер, подлогов и хищений на многие десятки тысяч рублей. Улики были слишком веские, надежд на оправдательный приговор не видно было ни малейших, и Штейн бежала в Соединенные Штаты – по совету не только своего любовника инженера Шульца, но и… трех своих адвокатов.

Американцы по запросу русской полиции ее выдали. Рядом с ней на скамье подсудимых оказались и Шульц, и двое из трех адвокатов. Третий успел застрелиться – как показали последующие события, явно поторопился…

Мало-мальски внятного объяснения мотивам своего поступка трое обвиняемых так и не дали. Тем не менее двое адвокатов были оправданы вчистую. Шульц, правда, очень много и горячо говорил о своей пылкой любви к Штейн – быть может, потому и был признан пусть и виновным, но «действовавшим в состоянии умоисступления и потому не подлежавшим наказанию»…

(Штейн, кстати, осудили.)

И вовсе уж запредельное штукарство, которому я и слова-то не подберу, проявил весной 1900 года защитник М. С. Маргулиес в деле крестьянина Федора Ларионова.

Суть в следующем. Молодой человек, истопник при придворном конюшенном ведомстве, шесть лет назад познакомился с молодой и очень красивой крестьянкой Ириной Ивановой, вскружившей ему голову не на шутку, – так что парень стал отчаянно добиваться руки и сердца. Добился. Однако, как установило следствие, семейная жизнь у них категорически не сложилась: новоявленная супруга оказалась крайне строптивого нрава, к мужу с первых же дней брака стала относиться с нескрываемым презрением, ссоры заводила практически непрерывно, от выполнения супружеских обязанностей, казенно говоря, всячески уклонялась. А когда ссоры случались особенно сильные, на всю ночь уходила из дома. А заодно выяснилось, что еще до знакомства с Ларионовым Ирина успела родить около полудюжины детей, которых всех до одного сдала в воспитательный дом. Словом, крайне походило на то, что пронырливая бабенка, присмотрев простого и бесхитростного парня, решила «устроить жизнь».

Парень и в самом деле был бесхитростным – ограничивался тем, что регулярно отправлялся к знакомым пожаловаться на неудавшуюся семейную жизнь… Вот так и прожили около четырех лет. В одно далеко не прекрасное утро Ларионов выскочил во двор и объяснил соседям: у него несчастье, жена ночью повесилась… Сбежавшиеся соседи увидели Ирину мертвой, лежащей на постели, с многочисленными ссадинами, большой трещиной в височной кости, с шеей, туго затянутой веревочной петлей, – другой конец петли был привязан ко вбитому над изголовьем гвоздю.

Судебные медики, основываясь на этих синяках и ссадинах, вынесли вердикт: смерти предшествовала короткая ожесточенная борьба, потом Ирина, получив страшный удар по голове, потеряла сознание, а потом, вполне возможно, еще живая была задушена той самой веревочной петлей.

При медицинском осмотре и на теле Ларионова были обнаружены свежие царапины. На него и пало подозрение. Поначалу он отпирался, но тут появился адвокат Маргулиес, и Ларионов преподнес следствию такую версию: они, дескать, шутливо возились на кровати, отчего жена вдруг упала с нее и ударилась виском об острый угол сундука. Бросившись на помощь, Ларионов увидел, что она уже не дышит. И решил, чтобы не быть обвиненным в убийстве, имитировать самоубийство, для чего и накинул покойной на шею веревку.

При первом разборе дела в окружном суде присяжные Ларионову не поверили, признали его виновным в нанесении смертельных повреждений, приговорили к лишению всех прав состояния и отдаче в исправительные арестантские заведения на четыре года.

Маргулиес подал кассацию в Сенат, и дело передали в тот же суд, но с другим составом присяжных. Вот эти отнеслись к речам Маргулиеса с гораздо большим доверием.

Главные его аргументы были такие: во-первых, Ларионов за все это время не изменил своих показаний. Во-вторых, у Ларионова не было никаких мало-мальски серьезных мотивов совершить убийство (и это после того, что мы знаем об Ирине и характере ее отношений с мужем?! – А. Б.). И завершил примечательной фразой: «Надеюсь, здравый смысл заседателей более, чем научные авторитеты, сумеет разобраться в данном деле!»

Прокатило! Присяжные, польщенные, должно быть, тем, что их «здравый смысл» весит на весах правосудия гораздо больше, чем мнение каких-то там «ученых авторитетов», полностью приняли версию Ларионова – Маргулиеса. И приговорили всего-то навсего к аресту при полиции на два месяца.

Каждый вправе делать свои выводы. Я свои сделал. И теперь понимаю, почему противники суда присяжных назвали его «судом улицы» и «судом булыжной мостовой»…

Сложилось так, что самый сильный аргумент против суда присяжных дали сами присяжные. Речь идет о знаменитом «деле Веры Засулич». Дело это не уголовное, а политическое, но, думаю, для иллюстрации темы о нем просто следует рассказать подробно… Отличная иллюстрация, право.

Случился этот суд 31 марта 1878 года. Что произошло? Генерал Трепов, градоначальник Санкт-Петербурга (по должности выполнявший еще и функции начальника полиции), велел высечь политзаключенного Боголюбова. Не из зверства характера – просто был ревностным служакой, а Боголюбов нарушил правила внутреннего тюремного распорядка. (Трепов, кстати, предварительно объехал нескольких сановников, имевших отношение к внутренним делам и сыску, чтобы точно узнать: следует ли в данном случае пороть? Министр юстиции дал личное разрешение.)

Среди всех прогрессивно настроенных, либерально мыслящих людей, не говоря уж о революционном подполье, эта новость разнеслась мгновенно – будучи оценена как очередной акт полицейского произвола и зверств царских сатрапов. Юная девушка Вера Засулич под чужим именем, якобы с прошением о месте учительницы, записалась на прием к Трепову. Трепов, ни о чем не подозревая, поставил разрешительную резолюцию и повернулся к следующей посетительнице. Тут Засулич и шарахнула генералу в спину. Не из какого-нибудь полуигрушечного дамского «велодога» (служившего велосипедистам для отпугивания собак, потому что ни на что более серьезное этот пугач не годился). Из английского револьвера «Бульдог» – а эта пушка имела винтовочный калибр (некоторые модели даже больше, но какой именно пользовалась Засулич, неизвестно).

В любом случае Трепов уцелел чудом, получив пулю солидного калибра практически в упор…