руки так тряслись, что она не могла нанизывать бусины на проволоку. Разозлившись на себя, она подняла голову от работы и наткнулась взглядом на пришпиленную к стене фотографию Пхулан.

– Ты убила много плохих парней, – сказала ей Гита вслух, – и ничего, не раскисла. – Она повернулась и смерила суровым взглядом свое отражение в зеркале. – Вот и ты возьми себя в руки.

Бусинка за бусинкой… Гита надеялась, что работа, как обычно, заставит ее забыть обо всем, не заметить, как за окном стемнеет, пропустить время ужина, а под конец обнаружить, что ей зверски хочется в туалет. Но в этот раз она даже за работой все время ждала, когда придет Фарах, хотя они не договаривались о встрече. Любой звук, исходивший от Бандита, стук или шорох, заставлял ее вскакивать и бросаться к двери, а потом идти обратно к столу, чувствуя себя идиоткой. И как это Фарах удалось превратиться для нее в желанную гостью?

Гита включила радио. В передаче на «Гьян Вани» рассказывали об африканских бонобо – карликовых шимпанзе. Она узнала, что самки бонобо в период полового созревания покидают родную стаю и находят другую семью, тогда как самцы остаются под опекой своих матерей до конца жизни, и те обеспечивают их пищей и половыми партнерами. Гита иронично хмыкнула в ответ радиоприемнику – мол, похоже, эволюция достигла своего предела. В отличие от других человекообразных обезьян, наших ближайших родственников, в сообществах бонобо самки, не связанные родственными отношениями, объединялись в группы, чтобы вместе добывать пищу и противостоять нападениям самцов. Так, две самки в период течки дали отпор сверхагрессивному самцу и в процессе драки откусили ему половину пениса.

Это напомнило Гите историю о том, как Королева бандитов кастрировала одного мужчину. Означенное событие имело место после убийства Викрама и ее трехнедельного пребывания в плену у банды, когда она подвергалась страшным издевательствам. Переодевшись в мужскую полицейскую форму, Пхулан отправилась на разведку в деревню, где жили ее насильники и где она собиралась совершить свою месть. Мужчина, за которым она следила, оказался гостеприимным хозяином – он предложил Пхулан, принятой им за молодого человека, нескольких девушек-далит, которых уже сам растлил. Отрезав насильнику гениталии, Пхулан якобы повесила их ему на шею, как ожерелье. Она оставила того мужчину в живых – Королева бандитов любила повторять, что она никогда не убивает без причины. И Гита задумалась, была ли причина у них с Фарах достаточно веской.

Когда Фарах наконец пришла, Гита испытала такую безмерную радость, что сама себя устыдилась.

– Чего хотел коп? – сразу спросила она.

– Задал пару вопросов о похоронах Самира, – заулыбалась Фарах; она по-прежнему была одета в белое. – Поинтересовался, не желаю ли я подать в суд на того, кто готовил тело к похоронам и отправил его не туда! Представляешь? Честное слово, касты белоручек в этой стране совсем совесть потеряли, притесняют остальных и в хвост и в гриву. Знаешь, у нас в деревне всеми правдами и неправдами убеждали далитов принимать ислам – мол, айда к нам, в Коране нет каст! И местные бханги[81] такие: «Окей, в индуистские храмы нас не пускают, так чего ж тогда отказываться?» Ну и приняли ислам, а после этого мусульмане им такие заявляют со всей наглостью: «Нет-нет, мы не дадим вам осквернить нашу мечеть, мы вам другую построим, специально для бханги». Нет, ну можно себе представить больший грех, а?

Гита открыла было рот, потрясенная прозвучавшей в последних словах Фарах откровенной иронией, но промолчала. А хотела сказать вот что: да, можно, еще как.

– Аллах их покарает, будь покойна, – хмыкнула Фарах.

– И нас, вероятно, тоже, – отрезала Гита. – Ты уверена, что ничем себя не выдала? Коп ничего не заподозрил?

Фарах подошла к рабочему столу Гиты налить себе воды, но кувшин оказался пуст. Тогда она уселась прямо на стол. Это было вопиющее нарушение личных границ, но нарушительница не собиралась извиняться.

– Тебе бы успокоиться надо, Гитабен. Ты слишком нервно разговаривала с этим копом. Если не возьмешь себя в руки, будешь выглядеть виновной.

– Мы и есть виновные! – выпалила Гита, не сдержавшись. – Поэтому нам… то есть тебе надо быть осторожной! – Она тряхнула головой, отвернувшись от Фарах. – Я не намерена из-за тебя садиться в тюрьму.

– Никто не сядет в тюрьму, – твердо заявила Фарах. – Всё в полном порядке. Коп ничего не подозревает.

– Это ты так думаешь. А ты уверена, что не оставила никаких улик?

– Уверена. Замела все следы. Может, перестанешь так нервничать?

– А что тебя удивляет? Ты не самый внимательный в мире человек, Фарах. Я к тому, что в первый раз ты пыталась отравить мужа таблетками для роста волос!

– У меня уже все получилось! Так что отвали! – Фарах обиженно поджала губы.

Но Гита и правда была слишком взвинчена, чтобы обратить внимание на ее резкость.

– Ты точно знаешь, что в этом деле ничто не укажет на тебя? – не отставала она. – Потому что я не намерена за тебя отвечать. Это ты его убила, так что если полиция начнет копать в этом деле по-настоящему, в центре их внимания будешь ты, а не я, понятно? У тебя больше мотивов, чем у меня.

– Ты спятила? – спросила Фарах. – Или прикалываешься? Это была твоя идея!

– Окей, – сказала Гита. Собственные рассуждения вслух ее странным образом успокоили, тогда как Фарах теперь явно занервничала. – Да, я не отрицаю. Просто хочу сказать, что если гипотетически нас поймают, то ты будешь более виновна, потому что… ну, техническую часть выполнила именно ты.

Фарах потерла виски, из-за чего черты ее лица на несколько секунд исказились. Гита смотрела на нее с затаенным ужасом, но Фарах глубоко задышала, покачивая головой из стороны в сторону и бормоча себе под нос «кабадди, кабадди, кабадди», а когда она снова заговорила, голос ее был спокоен и медоточив:

– Я не собираюсь отвечать за это в одиночку. Не собираюсь гнить в тюрьме, пока мои осиротевшие дети будут голодать на улице. Так что не смей мне угрожать.

Гита удивленно моргнула:

– Погоди, я же не…

– Что ты «не»? Не виновна? Я тоже. – Фарах слезла со стола и, сделав несколько шагов по комнате, наклонилась к сидевшей на кровате Гите и уставилась ей в лицо. – Самир был сраным отморозком. Этот гребаный сын свиньи не достоин даже упоминания его имени. Он сдох как собака в луже собственной блевотины, говна и мочи. И даже такого наказания этому чутье мало. Мужики не должны распоряжаться нами, Гита. Они не должны все решать за нас. Мы тоже имеем право принимать решения. И я зашла слишком далеко, чтобы позволить тебе сейчас все испортить. – Она взяла Гиту за плечи и сильно встряхнула. – Ясно тебе?

У Гиты