— Вот, Ленка моя с утра собрала, а я в бушлат укутал, она и не остыла. Давай, присоединяйся. Там, — он махнул головой в сторону небольшого рюкзачка, висевшего у него на плече, у меня ещё пироги… У тебя чаю нет? А то у меня на самом дне болтается. Выпил уже всё, не знал, что ты придёшь.

— Есть, — порадовал его Никита, — полный термос. Так что хватит.

— Ну, и отлично.

Они поплотнее закрыли дверь в гараж и задёрнули широкую штору из какого-то нетканого утеплителя, который отец Никиты повесил на старый электрический шнур, натянутый параллельно воротам. Штора эта не давала холодному воздуху, лезшему в морозы во все щели, попадать внутрь и даже создавала какое-то подобие уюта. В последнее время Никита стал ценить это ощущение.

— Ну, а теперь рассказывай, что случилось? — спросил Василий.

Картошка была вкусной, чай горячим, а пироги Васиной рукодельной жены пышными и такими ароматными, что Никита неожиданно почувствовал себя немного лучше и честно ответил:

— Семейная жизнь не ладится.

— Даже так?

Никита только вздохнул.

— Ну, тогда послушай меня. Я тебя постарше, и намного. И дам тебе один совет. Только ты не сердись и не обижайся, я от души. Потому как тебя с детства знаю, всегда считал отличным парнем и не хочу, чтобы ты себе ещё проблемы нажил…

— Говори, Вась, какие обиды…

— Если дела совсем плохие станут, ужом крутись, но первым на развод не подавай. Я твою Лику знаю. Помяни моё слово: подашь на развод сам, такого врага себе наживёшь, что только держись. Лучше потерпи немного. Думаю, ей и самой скоро надоест. Моя Ленка с Ликой твоей недавно на автобусе ехала. А они ж из одного двора, знакомы сто лет. Ну, и разговорились. Ленка моя долго челюсть подбирала после этого. Говорит, запросы у Лики такие, что ты и за сто лет столько не заработаешь, если, конечно, во все тяжкие не пустишься. А ты, насколько я тебя знаю, не пустишься. В общем, терпи. И скоро эта чудо-птичка — не сказать бы грубее — упорхнёт от тебя. А ты вздохнёшь свободно.

— Да не хотел я никогда этой свободы, — Никита махнул рукой и отвернулся. Его взгляд упёрся в отштукатуренную стену гаража, на которой ещё до свадьбы Лика, как-то пришедшая за ним, написала чёрной краской: ЛИКА, ХОББИТ, НИКИТА. Именно в таком порядке. Ему бы тогда ещё задуматься, кто он в её жизни.

— Ну, не хочешь — и не надо, — покладисто согласился Василий, сочувственно проследив за его взглядом. — Я и сам человек семейный. Мне вот, кроме моей Ленки, и не нужен никто. И без неё жизнь не в кайф. Она тут на каникулы с пацанами нашими к бабушке уехала. Так я первый день отдыхал, второй ещё туда-сюда, а на третий день взвыл, взял отгулы и к ним поехал. Но никто и не говорит, что ты один должен оставаться. Вот подожди. Уйдёт твоя цаца в свободное плавание, а ты только не хандри и по сторонам гляди. Может, счастье твоё совсем рядом, в соседнем дворе или на заводе нашем. А ты всё не туда смотришь…

— Ладно, — встал Никита, — спасибо тебе, Вась. Вот правда. Думаю, всё правильно ты сказал. Я это как-нибудь переживу. Дождусь, пока Лика дозреет, чтобы уйти. А там, может, всё и наладится.

— Вот! Молодца! А я что говорю? Кстати, забыл тебе рассказать: к нам тут в цех начальник твой заходил, интересовался, как нам с тобой работается. Не только я, но и все сказали, что ты отличный инженер. Думается мне, пойдёшь ты скоро на повышение…

— Поживём — увидим, — лишь отмахнулся Никита. — Чего раньше времени обсуждать?

Как и в их летнем лагере, в школе отношения среди старшеклассников были очень тёплыми и немного чересчур, на взгляд Агаты, свободными. У них было принято обниматься и целоваться при встрече, на переменах сидеть в обнимку на полу и вообще относиться друг к другу с большой нежностью. А ещё в своих одноклассниках Агата по-прежнему видела склонность к театральности, от чего страсти в старшей школе кипели нешуточные. То и дело кто-то начинал встречаться, ничуть не скрывая, а то и вовсе всячески демонстрируя возникшую приязнь. Но не менее часто и расставались. Со слезами, гипертрофированными страданиями и жаркими, но, как правило, недолгими перемириями, сотрясающими школу.

Молодые их учителя, кстати, от своих подопечных не отставали. Холостой директор Роман Олегович, долгое время встречавшийся, как небезосновательно заподозрили наблюдательные ученики с учительницей МХК яркой Ксенией Владимировной, неожиданно для всех женился на спокойной и гораздо менее симпатичной, на взгляд учеников, преподавательнице музыки. После этого один из школьных историков, явно влюблённый в неё, долгое время ходил с несчастным видом.

Агата за всем этим наблюдала с интересом, но и только. Зато одноклассники с удовольствием делились с ней подробностями своих многочисленных романов. Правда, Агата подозревала, что большинство из них было выдумано, чтобы не отставать от других. Ну, или во всяком случае сильно приукрашено и преувеличено.

И вдруг стараниями Димы эта сторона жизни приблизилась к Агате, которая ничего для возникновения романтических отношений не предпринимала и даже удивилась таким изменениям в её жизни.

Следующий «Стартин» прошёл ещё веселее. Всю неделю их команда репетировала выступление, поэтому они снова уже в самом начале отбора оказались на одной из сцен. И Агата постоянно ловила на себе взгляды синеглазого Димы, то танцующего внизу, около их сцены, то перемещавшегося вместе со своей командой на сцену напротив.

Нюра, которая от успехов команды и бурно развивавшегося романа с другом Димы, была ещё живее и жизнерадостнее, чем обычно, то и дело в танце шептала Агате:

— Что я говорила? Влюбился! Посмотри, глаз от тебя не отводит!

Сама Агата не знала, как к этому относиться. Такое неприкрытое любование ей было приятно и будоражило, но чувства к Никите никуда не делись, и ей казалось непорядочным по отношению к Диме поощрять или хотя бы молчаливо принимать его ухаживания.

А он именно ухаживал: в перерывах приносил разгорячённой Агате воду в пластиковом стаканчике, в забитом фойе помог найти спокойный уголок и галантно подавал то зелёно-фиолетовый пуховик, то пакет с сапогами. Агата от такого внимания терялась, но потом решила, что будет стараться вести себя непринуждённо и по-дружески, но не более.

Следовать задуманному плану было нетрудно. Дима оказался прекрасным собеседником и начитанным человеком, и они ещё во время телефонных разговоров быстро нашли общие темы.

В вагоне метро, снова забитом стартиновцами так, что и пошевелиться было трудно, они с Димой перешли на обсуждение живописи. А потом Агата вспомнила:

— А ты слышал, что в Манеж привезли выставку Фаберже?

— Да? — удивился Дима. — Не слышал. А ты откуда знаешь?

— В «Московской правде» прочла.

— Ты, конечно, не такая, как все. Я вообще впервые вижу пятнадцатилетнюю девушку, которая читает газеты.