Поговорив с мамой, Никита достал из шкафа небольшой чемоданчик и принялся складывать в него вещи. Через два дня ему предстояло ехать в очередную командировку, и он неожиданно понял, что рад этому как никогда. Причин у него для этого несколько. И нежелание видеть Лику только одна из них.

Впервые Катю он увидел, как только устроился на завод. Вообще-то она была не Катя, а Кэти, Кетеван, если уж совсем точно. Наполовину грузинка, она цепляла взгляды яркой, запоминающейся и броской оригинальностью, хотя красивой её мог назвать только уж совсем отъявленный льстец. Сама же Кэти искренне считала себя неотразимой и, возможно, именно поэтому и правда была такой. Во всяком случае, все о её высоком самомнении знали, но никого это не раздражало, и лишь их заводские старики ласково посмеивались, глядя, как Кетеван царственно несёт себя по длинным коридорам, явно любуясь собой. И они тоже любовались ей.

С Никитой Кэти всегда, с первых дней, была приветлива и даже кокетлива. И он, привыкнув к такому поведению, как-то не сразу заметил, что с ним она разговаривает и кокетничает совсем не так, как с остальными мужчинами. Она была старше Никиты то ли на два, то ли на три года, а выглядела и того взрослее: сказывались южные корни. Но Никите она всегда нравилась, хотя поначалу и не так, как хотелось бы ей. Однако он знал, что Кэти замужем и даже имеет сына-дошколёнка, и поэтому относился к ней лишь как к симпатичной обаятельной коллеге, почти подруге, с которой приятно поболтать и попить чай во время перерыва.

Саму Кетеван наличие семьи ничуть не смущало. В последнее время Никита стал замечать явные знаки внимания с её стороны, и поймал себя на том, что это ему, пожалуй, нравится. В командировку они должны были ехать вместе. И он ждал эту командировку.

Там-то всё и произошло. Никита, сам себя считавший человеком очень верным, уже понял, что их с Ликой семья, которую он уже даже в мыслях не называл так, доживает последние если не дни, то недели. Было понятно, что скоро Лика найдёт ему замену. И тогда он будет свободен. А Кэти была так явно влюблена, так хороша в этом захлестнувшем её чувстве, что он не мог и не хотел отказывать себе в роскоши почувствовать себя любимым и нужным.

Была уже полночь, когда они в скромном номере байконурской гостиницы для приезжих специалистов, наконец, оторвались друг от друга.

— Они выдали меня замуж против моей воли, — удобно устроившись у него на плече продолжила Кэти начатый ещё вечером разговор.

Никита сильно сомневался, что можно выдать замуж против воли образованную и самостоятельную дочь давно обрусевшего грузина и москвички, но не спорил. Раз Кэти хочется всё представлять таким образом, пусть.

Разговор этот начался после ужина, когда они ещё вполне невинно гуляли по пустынным улочками. Никита, почти физически чувствуя напряжение, возникшее между ними ещё в самолёте и всё густеющее и густеющее, честно сказал, что она ему очень нравится, но рушить чужую семью он не хочет и не может. Кетеван сделала шаг назад, внимательно всмотрелась в его глаза своими почти чёрными глазищами, покачала головой и хрипло произнесла:

— Вот ты какой. Не ошиблась я в тебе. Рыцарь.

Никите не к месту вспомнилась девочка Манана из чудесного детского фильма про каникулы Петрова и Васечкина. Вспомнилась и её бабушка, сыгранная великолепной Софико Чиаурели: Кэти чем-то напоминала её. А ещё в ушах зазвучала песенка про рыцарей из этого же фильма. Всё это отвлекло его от того, что говорила Кэти. Она, казалось, заметила это, взяла его ладонями за лицо, заставив посмотреть на себя и жарко прошептала:

— Я хочу уйти от мужа. Он обижает меня, не любит, изменяет мне. Я не хочу, чтобы вся моя жизнь была такой. Я ещё молода и могу начать всё заново. С тобой. Помоги мне!

Конечно, она всё очень правильно поняла и просчитала, эта проницательная женщина. Он мог бы удержаться на краю, если бы знал, что она счастлива, что всё у неё хорошо, а флирт с ним — это просто блажь, игра. И удержался бы, хотя она и очень привлекала его. Удержался бы ради её семьи. Но Кэти произнесла слова, которые всё в нём перевернули. Ей была нужна помощь. И он был готов помочь ей. А она с радостью и даже с трудом сдерживаемым ликованием приняла его решение, и, как показалось Никите, вовсе не удивилась ему.

И теперь, когда они лежали, обнявшись, на неширокой кровати, он думал, что она всё, всё просчитала. Ну и пусть. Впервые за несколько месяцев ему тоже казалось, что всё у него ещё впереди. Может быть, это от того, что на Байконуре уже была настоящая весна, хотя и не такая, как в Москве и Подмосковье, не та, которую он очень любил, но всё же весна.

Две командировочные недели они с Кэти почти не расставались. Никите поначалу было неудобно, он не хотел, чтобы у Кетеван появились из-за него проблемы. Но она совершенно не стеснялась коллег и вела себя так, будто и правда уже развелась. Никита присмотрелся и удивлённо заметил, что коллеги обоего пола, казалось, полностью поддерживают его и при этом не одобряют вольного поведения Кэти. Ему такое двойственное отношение было неприятно, и он всячески прилюдно выказывал своей любовнице уважение и любовь, чтобы коллеги видели это и поостереглись обижать или оскорблять её. Но те и не стремились высказать всё, что думают о ситуации — интеллигентные всё же люди — и лишь иногда поглядывали с осуждением. Кэти на это не обращала никакого внимания и купалась в своём чувстве и заботе, которой её окружил Никита.

— Я никогда такого не знала, — шептала она ему ночами. А он от этих признаний ощущал себя влюблённым мальчишкой.

Домой он возвращался, решив не слушать совет опытного Василия и задумав как можно скорее подать на развод. В самолёте, пока Кэти спала на его плече, он продумывал, что и как скажет Лике, чтобы смягчить обиду. А она, конечно, обидится и рассердится. Но больше ждать, пока она сподобится уйти сама, он не хотел и не мог. Да и понимал, что Лике удобно жить с ним: Никита содержал её и при этом не требовал ничего. Даже с Хоббитом уже давно гулял только он. От такой вольницы можно было уйти только в лучшую жизнь. Но, судя по поведению Лики, ничего и никого лучшего она пока не нашла. Так, развлекается понемногу, пользуясь тем, что ему давно уже всё равно, как и с кем она проводит время.

Лики дома не было. Хоббита тоже. К дверце холодильника магнитом от разобранной им аудиоколонки была прижата записка. Никита узнал руку тёщи. «Никитушка, Лика уехала в дом отдыха, не волнуйся, Хоббит у нас. Приходи к нам ужинать». Тёщу Никита уважал и, пожалуй, даже любил. Она его тоже. Вот и написала записку, зная, что её дочь этим не озаботится. Никита вздохнул и набрал номер.

Тёща, едва услышав его голос, защебетала преувеличенно беспечно, явно страшась его реакции на отъезд беспутной жены. Никите даже стало неловко. Так он иногда чувствовал себя в далёком детстве, когда в фильмах герои делали что-то стыдное. Маленький Никита в такие моменты сам краснел и чувствовал себя хуже некуда, словно это он был виноват в недостойном поведении героев. Вот и сейчас ему было мучительно стыдно. А ещё очень жаль тёщу. Поэтому разговаривал он с ней так же преувеличенно легко и даже весело. Тёща постепенно успокоилась и уже нормальным голосом позвала его на ужин.