затаила дыхание. — И что же?

— Именно так поступает котенок, когда вырастает в кошку. Играет со своей добычей.

Боль пронзила ее грудь, быстро перерастая в гнев. — Что ты здесь делаешь, Джейми?

— Это навевает ностальгию, — сказал он без промедления.

— Я имею в виду не свою комнату, — парировала она. — Я имела в виду, почему ты сел в самолет? Не то чтобы мы оставались друзьями. Ты так и не связался со мной после того, как я уехала. Ни разу не позвонил, ни разу не написал сообщение. Ты не должен быть здесь. Уиллоу Хит — не твоя обязанность.

— Нет, — согласился он. — Но ты — да.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты что, не слышала? — Его бесстрастный взгляд встретился с ее. — Ты — моя обязанность. Ты и Питер. Вы всегда были, с того самого первого лета.

— Джейми, это… — Она запнулась, чувствуя себя неловко. Она чуть было не сказала «расстраивает». — Люди не принадлежат другим людям.

— Разве? — Уголки его губ изогнулись в улыбке. — Я забочусь о том, что принадлежит мне. Я сказал тебе, что разберусь со всем, и я не шутил. У меня уже есть план.

— Ты собираешься посвятить меня в него?

В темноте он казался не столько мальчиком, сколько каким-то зловещим привидением. Она почувствовала тот же первобытный трепет, как и тогда, когда включила фонарик и увидела это ухмыляющееся лицо, прижатое к ее носу в лесу. «Это просто темнота», — сказала она себе. Это просто дом. Снаружи он гнил. Тени падали совсем не туда, куда нужно. Из пустых углов получались ловушки, а из мальчика с улыбкой, как от выкидного ножа, — чудовище.

— Твоя комната выглядит мило, — неожиданно сказал Джеймс. — Сколько времени у тебя заняло привести ее в порядок?

Она растерялась, застигнутая врасплох внезапной переменой темы разговора.

— Что?

— Когда ты вернулась, там все было основательно разграблено? — Он снял с пальца кольцо и водрузил его на место. — Питер разорвал все в клочья в день, когда ты ушла. Позже я нашел его сидящим на иве и выковыривающим осколки зеркального стекла из костяшек пальцев. Твой отец думал, что он капризничает, но это не было похоже на Питера. Он не бывает вспыльчивым без причины. Если он перевернул вверх дном твою комнату, то только потому, что что-то там искал.

Уайатт нахмурилась.

— Я ничего не оставляла.

— Ты уверена? — Когда он слез с подоконника, его поглотила темнота. Виден был только острый изгиб его подбородка, посеребренный тонкой полоской лунного света. Она была так погружена в темноту, что не заметила, как он потянулся к ней. Костяшки его пальцев задели ее висок, и она вздрогнула от этого прикосновения, покраснев.

— Отдохни немного, Уайатт, — сказал он, и на мгновение его голос совсем не походил на голос Джеймса. — Ты выглядишь нездорово.

16. Питер

Питер проснулся от звуков пианино.

Сначала он почувствовал, что его выталкивает наружу, будто время перестало существовать. Он снова был маленьким мальчиком, которого влекли фальшивые нотки учащейся играть арпеджио (прим. пер.и. ред.: Арпеджио (arpeggios) — способ исполнения аккордов, преимущественно на струнных (например, на арфе) и клавишных (например, на фортепиано) инструментах. При арпеджио звуки аккорда берутся последовательно один за другим — чаще всего от самого нижнего к самому верхнему (реже наоборот, сверху вниз)) Уайатт, загипнотизированный тем, как музыка медленно раскрывалась под ее пальцами.

Теперь это уже не завораживало. Не приводило в восторг… это сдирало с него кожу заживо.

Перекатившись на бок, он накрыл голову подушкой. Но это никак не заглушило музыку. Тягучие аккорды «Ближе, Боже мой, к Тебе» отдавались в его груди похоронным звоном.

Когда наконец-то воцарилась тишина, это было похоже на передышку.

Очень недолгую передышку.

— Ты помнишь завтрак? — спросил зверь голосом, так похожим на голос Джеймса, что ему было больно это слышать. — Этого маленького уродливого поросенка, которого отец Уайатт однажды летом привез домой?

Питер приподнял подушку и увидел лицо Джеймса в проеме открытой двери, голова склонена набок, пальцы беспокойно шевелились.

— Мы знали, что его откармливают только на убой, — произнес он далее. — Знали, что члены гильдии собирались приготовить жареного поросенка до окончания саммита. Но мы все равно любили его, как домашнее животное. Ты — больше, чем все остальные.

— Не делай этого. — Питер сел, сбросив подушку на пол. — Не говори со мной так, будто ты — это он.

— Но я и есть он, — возразил зверь. — Я выкопал его из земли и теперь держу на ладони созревшую луковицу его воспоминаний. Знаешь, что я обнаруживаю, когда разбираю его мысли? Ты рыдал, пока этот бесполезный старый боров жарился на вертеле. Ты мучился рвотой за домом, когда никого, кроме Джеймса, не было рядом.

Питер щелкнул по одинокому муравью-плотнику, бродившему по неплотному переплету его одеяла.

— Если у тебя есть что сказать, то говори и уходи.

Чудовище улыбнулось ужасной, знакомой улыбкой.

— Тринадцать лет назад я предложил тебе выход. Сердце ведьмы в обмен на твое собственное. Это предложение отменяется.

Первый приступ паники пробежал по его венам.

— У нас был уговор.

— И ты не выполнил его. — Его голос не отозвался эхом, будто дом не хотел иметь ничего общего с этим преступлением. — Почему я должен давать тебе второй шанс? Прошла неделя, а я уже чувствую запах твоего провала. Наступит кровавая луна, и ты не сможешь заставить себя пройти через это.

— А почему нет?

— Ты знаешь почему.

Снаружи, в зале, музыка стихла. Алтарь был неподвижен. Иконы спокойны. Питер сидел так тихо, как только мог. Мальчик, который научился пускать кровь, не дрогнув.

— Ты всегда был мягкотелым. — Чудовище презрительно усмехнулось. — Этот мир питается сам собой. Он суров и беспощаден. Неудивительно, что ты провел столетия в его власти. Смерть — это урок, который ты, похоже, не можешь усвоить. Вот оно, простыми словами: твоя свинья была убита, потому что людям нужно есть, и мне тоже. Я не могу продолжать грызть кости бренных животных. Этого недостаточно.

— Если тебе нужен я, — сказал Питер, — тогда убей меня сам.

Это было встречено смехом, высоким и тоненьким, совершенно не как у Джеймса.

— Мы с тобой оба знаем, что меня поддерживает. Именно она должна быть той, кто убивает. Так же, как это должен был сделать твой отец в тот первый день в роще. Какая приятная помощь — его самопожертвование. Я годами поедал его останки. Я веками лакомился его костным мозгом.

Питер был слишком напряжен. Его терпение лопнуло, и он вскочил с кровати, голос сорвался на рычание.

— Этот разговор окончен.

Стоящий в