Профессор же органично соответствовал сему маскараду, ибо он – испанец, Фернандо Сигуэнса, учёный муж и личный секретарь дона Альвареса ди Калаорра, важно покачивался на приземистом крепком муле, доставая ногами чуть ли не до земли.

И эта живописная компания покинула Вандом, направившись в Блуа.

* * *

Расстояние до Блуа, без малого восемь лье[66], «испанский аристократ» и его люди рассчитывали преодолеть к вечеру. На тракте, ведущем от Вандома в сторону Луары, на левом берегу которой и возвышался Блуа, «испанцы» поначалу не встретили ни одного сбира и пришли к выводу, что их поиски прекращены.

Безусловно, они чувствовали себя уверенно в новом амплуа, правда, дон Альварес всё же опасался за качество поддельной охранной грамоты, но, как выяснилось в дальнейшем, совершенно напрасно. Документ был настолько виртуозно подделан, что когда «испанцев» остановил отряд стражников из пяти человек, – так на всякий случай, всё же дорога идёт на Блуа, где в данный момент пребывал Его Величество, – лейтенант, бегло прочитав грамоту, откланялся, заметив, что французы всегда рады приветствовать на своей земле дружественных наваррцев[67].

По мере приближения к Блуа, Рене охватило волнение, он снова резко почувствовал запахи окружающего мира, из чего сделал вывод: «Мы – на правильном пути». Возникал вопрос: где остановился король – в замке, или всё-таки в охотничьей ставке?

Прелат остановил коня и замер. Перед ним открывалась развилка из трёх дорог, несомненно, главная шла в Блуа, та, что поворачивала налево – в Орлеан, на право же – в Тур.

Рене уверенно выбрал направление на Блуа; его спутники, не задавая лишних вопросов, беспрекословно последовали за ним.

Сгущались сумерки, надо было найти жильё или постоялый двор, дабы остановиться на ночь. Но прелат упорно следовал вперёд. Наконец, профессор, не умевший укрощать свой аппетит, взмолился:

– Господин прелат, пора бы и на ночлег. Разве вы не проголодались?

– Проголодался. Подождите немного, скоро отдохнём.

Фернандо хмыкнул, но делать нечего – раз ввязался в дело, надо следовать до конца.

Дорога извиваясь, пролегала по лесу. Вдруг Фернандо уловил запах жареного мяса.

– Господин! Постоялый двор – впереди! – воскликнул он и облизнулся.

На что Рене невозмутимо ответил:

– Думаю, это жарится олень, которого нынче днём подстрелил король.

Жиль и профессор многозначительно переглянулись: прелат не ошибся в выборе дороги, впрочем, они в этом не сомневались. Или почти – не сомневались…

– А знаете ли вы, что такое – королевский олень? – поинтересовался прелат.

– Он огромный, белый с раскидистыми рогами, – предположил Жиль.

Рене рассмеялся.

– А вы, что думаете, профессор?

– Ей богу, сударь, мне всё равно: лишь бы олень был съедобным!

– Да, Фернандо, ваши мысли только о еде… Насколько мне известно, олень может быть любым, лишь бы его добыл на охоте сам король. Затем тушу животного потрошат и начиняют различно рода овощами и фруктами. Но весь фокус заключается в специальной рульке, которую подают именно монарху. Он разрезает мясо серебряным ножом, а внутри – небольшая пустота, где…

Жиль проглотил слюну. Профессор и вовсе взмолился:

– Умоляю, господин прелат, я уже теряю сознание от голода. В пустом брюхе бурчит. – Итак, позвольте мне закончить мысль: где находится вишенка! – завершил своё гастрономическое повествование Рене.

– Как вишенка? Зачем? А мясо? – недоумевал профессор.

– В этом-то и заключается вся прелесть: король не ест мясо оленя, а только – одну вишенку, – ещё раз пояснил прелат.

– Порча добра, да и только, – подытожил Жиль. – Обкромсать кусок жареного мяса из-за какой-то вишенки!

– Да, а я разве не сказал? – король бросает мясо своим охотничьим псам!

Жиль издал возглас удивления, профессор – разочарования.

– Уж лучше бы его величество бросил этот кусок мне! – воскликнул голодный учёный муж.

Уже совершенно стемнело, когда перед «испанцами» появился вооружённый разъезд. Королевские гвардейцы тотчас двинулись навстречу непрошенным всадникам, выставив вперёд алебарды[68].

– Кто такие? – поинтересовался капитан гвардейцев.

На что Рене уверенно и гордо ответил:

– Я – дон Альварес ди Калаорра, испанский идальго. Это мои люди: телохранитель-оруженосец Хуан и личный секретарь Фернандо Сигуэнса.

Гвардейцы окружили всадников, освещая факелами.

– Чем вы можете подтвердить свои слова? – осведомился капитан гвардейцев.

– Прошу вас, – профессор извлёк из седельной сумки небольшую шкатулку из резного дерева, в которой хранились документы.

Изучив предоставленные бумаги, капитан немало изумился:

– О! Сударь! Простите – рядом ставка его величества и мы вынуждены проверять всех, следующих по дороге.

– Не стоит извиняться, капитан. Вы исполняете свой служебный долг! – заметил «испанец». – Я намеренно направился по этой дороге, лелея надежду на встречу с всесильным герцогом Монморанси.

Капитан удивлённо вскинул брови.

– Говорите, дон Альварес.

– Дело в том, что я желал бы приобрести обширные земли в Лангедоке, они как раз прилегают к Пиренеям. Может быть, вы слышали о замке Бланшефор? Говорят, он принадлежал Ордену тамплиеров! Я, видите ли, – очень сентиментален…

Капитан был образованным человеком и, несомненно, знал о последнем магистре тамплиеров, которого сожгли на костре почти двести лет назад, а также о таинственном замке Бланшефор, некогда принадлежавшем Ордену[69].

– Конечно, сударь, мне известно о тамплиерах и о Бланшефоре…

– Так вот, – продолжил дон Альварес. – Я, как подданный Наварры, должен испросить высочайшего дозволения герцога Монморанси, заплатить в казну подати… Но, увы, его величество и двор, почти не бывают в Париже. Я случайно узнал, что монарх имеет удовольствие охотиться в окрестностях Блуа. И вот я – здесь!

Рассказ испанского идальго выглядел достаточно правдоподобным, особенно подкреплённый несколькими золотыми монетами, которые профессор, кряхтя покинувший мула, сунул капитану прямо в седельную сумку, чем тот остался доволен.