рецепторы языка. И тогда будет полное ощущение, что ты это ешь. Поэтому я глубоко вдохнул через нос и сдержанно поблагодарил Бруно.

Отказываться от подарков было нельзя. Я же Итвис. Такой поступок мог обидеть дарителя или заставить его что-то надумать себе, или даже дать знак другим, что даритель в немилости. Поэтому в Магна вбили с раннего детства — любой подарок это обязательство. Так же как в моем мире детей с раннего детства приучают, что игрушки в магазине им не принадлежат, пока за них не заплачено.

Позже, когда подарок бруно слегка обсох на солнце и от него откололи большую часть грязи, я обнаружил что это и в самом деле кушетка. Бронзовый остов. Очень похожий в деталях на те, которые стояли в малой гостиной. Только позеленевший от времени и без обтянутых дорогой тканью деталей. Я отправил её в город на одной из пустых телег. Находясь тут, я постоянно обменивался письмами с Вокулой, стараясь держать себя в курсе дел в Караэне. В очередном письме я между делом поинтересовался,сколько такая кушетка может стоить. Вокула, в свойственной ему манере человека для которого нет однозначной истины, ответил «Если бы я продавал её как кусок бронзы, то рассчитывал бы не меньше, чем на три дуката, но постарался бы выручить десять. Если же продавать эту вещь как саму себя, то стоит она будет столько, сколько за неё готовы будут заплатить. Но я был бы недоволен, продав её меньше, чем за десять дукатов».

Как ни странно, но именно это расплывчатая формулировка позволила мне прояснить происходящее на раскопках. Хотя я по привычке называю работы, которые организовал Бруно, «раскопками», на деле это было больше похоже на добычу полезных ископаемых. Команда «старателей», из мои солдат, иногда долгобородов и часто нанятых в городе рабочих, выбирали один из домов. Руин, точнее. Обычно это были только стены, крыши обвалились сотни лет назад. К выбраным руинам прокладывалась дорога из подручных материалов. Потом стены, окна и просто проломы закладывались камнями и щели замазывались илом, чтобы во внутреннее пространство попадало как можно меньше воды. И после этого внутренний объем руин осушался. Воду банально вычерпывали. В ход шли неудобные деревянные ведра, чуть более удобные деревянные лопаты, и вовсе не предназначенные для этого шлемы, плоские камни и всё остальное, что могло хоть немного помочь. Сначала вычерпывали воду, потом жидкую грязь, потом дело доходило до обломков и так — пока не показывался пол. Работа была изматывающе трудной. Но заставлять её делать мне не пришлось. Потому что под обломками скрывались вещи.

Однажды, ещё в своем мире, я видел старый фильм в котором из самолета, летящего над пустыней в Африке выкинули обычную стеклянную бутылку. И она оказалась в руках племени бушменов. И это буквально изменило жизнь этого племени, поскольку бутылка оказалась невероятно полезной для самых разных вещей, к тому же люди находили ей всё новые применения.

Прямо на моих глазах происходило что-то очень похожее. Люди нашли не разграбленный город древней высокоразвитой цивилизации и почти каждый дом мог одарить их ценными вещами.

Некоторые я узнавал. Помятые временем бронзовые сковороды и кастрюли, части мебели, изящные треножники и курительницы, украшения для интерьера. Другие предметы заставляли теряться в догадках. Но найти им применение было можно. А если даже нет — все еще оставался тот факт, что сам по себе металл был тут очень дорог.

Помня о том, что в фильме африканцы чуть не поубивали друг друга из-за бутылки, я немедленно ввел правила дележа добычи. В этом мне помогли смутные воспоминания о том, как это делать правильно из статьи про пиратов.

Для начала, я разделил людей. Велел работать строго бригадами по двадцать человек и пять долгобородов или охотников Братсва. Последние были нужны для охраны, лезть в грязь бородачи чаще всего решительно отказывались. Видимо боялись за сохранность растительности на лице. Мне было плевать, если в каких то бригадах было чуть больше, или чуть меньше людей — я назначал бригадира и дальнейшее становилось его проблемой. Только после этого я принялся за добычу. Я велел делить всю ежедневную добычу на пятьдесят частей. Как правило, это не удавалось сделать равномерно — всегда был один или несколько крупных предметов. Но это работало мне на руку.

Из этих пятидесяти частей я забирал себе всего десять — но обладал преимуществом первого выбора. Поскольку я всё это затеял, всех кормлю и вообще Итвис. После меня пять долей забирал Бруно — потому как он нашел это место и без него я бы ничего не затеял. Мне это было нужно для того, чтобы Бруно выбирал интересные для него, но бесполезные для остальных предметы — например, книги. Это могло мне пригодиться в перспективе. Еще пять долей забирали пятеро охранников. Поскольку это были реально полезные охотники Братства и проявившие удивившую меня верность долгобороды. Их надо было поощрить. Еще пять долей забирал себе бригадир — это было мудро в том плане, что бригадир как бы становился по одну сторону со мной. А все остальные работяги делили между собой оставшуюся половину. Но как это обосновать я не придумал. Это меня беспокоило. Я озвучил правила дележа добычи на ставшем уже привычным не только для моих солдат, но и для всех остальных, утреннем смотре. И стал ждать вопросов, проговаривая свои доводы в уме. Вместо вопросов раздался восторженный рев. Делить пополам? Неслыханная щедрость.

Недовольны остались только всадники. Но тут они сами виноваты. Эти ребята были воинами и готовы были рискнуть жизнью. Лишь бы не работать. Даже самый последний паж-конюх, гордо таскал ржавый кинжал и если я ему вдруг бы приказал, то он сначала бы посмотрел на своего хозяина, ожидая одобрения. И все равно, даже для такого пажа, вполне возможно из крестьян, возиться в грязи значило упасть на ступеньку ниже в этом сословном обществе. Впрочем, предприимчивые аристократы быстренько наняли людей из города для работы, а сами заняли места охранников и бригадиров. К концу третей недели бригад стало уже около больше двадцати и мне пришлось делегировать полномочия. Я назначил отвинца из своей свиты отбирать мою долю. Этот выходец из города прирожденных торговцев прямо таки чуял что в находках самое ценное. Именно эта его черта наконец заставила меня запомнить его имя, означающее первый весенний месяц. По-русски он бы звался Май, на местном звучало похоже — Майо.

Я не был столь наивен, чтобы думать, что меня не обкрадывают. Наверняка большую