такую жуткую боль: когда упала в лощине и порвала связки в плече; когда Кастор во время охоты разбудил медведя и им пришлось на бегу продираться сквозь колючие заросли; когда девочка в гимнасии воткнула копье ей в бедро; когда когти рыси ободрали ей спину.

Ей кое-как удается выбраться из комнаты в коридор гинецея. Когда накатывает очередной приступ боли, она задерживает дыхание и спешит в покои матери. Во дворце холодно, а на ней лишь тонкий хитон, и всё же по ее лицу струится пот. Дыши. На пути в покои Леды она наталкивается на кого-то и поднимает глаза. Перед ней стоит Елена.

– Что случилось? – рассеянно спрашивает она. Ее лицо бело как снег, глаза красные, словно она плакала.

– Ребенок вот-вот родится, – шепчет Клитемнестра сдавленным голосом. Боль становится сильнее, и она приваливается к стене. До Елены доходит смысл ее слов, она широко распахивает глаза.

– Я позову мать…

Клитемнестра трясет головой:

– Отведи меня к повитухам. Он вот-вот выйдет.

От нового приступа боли она сгибается и хрипит. Елена дает сестре опереться на себя и тащит ее в сторону кухни. Клитемнестра чувствует телом холодную кожу сестры и исходящий от нее аромат фруктов и масел.

– Очень больно? – спрашивает Елена. Они едва не бегут, Клитемнестра тяжело дышит и крепко хватается за руку сестры.

– Бывало и хуже, – выдавливает Клитемнестра, и Елена едва заметно улыбается ей. Внизу у комнаты слуг темно. Елена хватает факел и врывается в пустую кухню.

– Где женщины? Где повитухи? – кричит она. Никого нет. – Подожди здесь, – говорит она Клитемнестре и выбегает из комнаты.

Клитемнестра с криками падает на стул. Просовывает руку промеж бедер и чувствует, что там всё мокро.

В комнату вбегает женщина, ее черные волосы забраны на затылке.

– Всё хорошо, – говорит она. – Твоя сестра побежала за матерью и старейшинами. Твой муж тоже скоро прибудет.

– Тантал, – хриплым голосом произносит Клитемнестра.

– Его корабль прибыл в порт прошлой ночью. Сейчас он скачет ко дворцу.

Женщина заставляет ее сесть на корточки – и дышать. Вдох-выдох. Тантал в пути, – думает Клитемнестра. Она бегает взглядом по потолку, по мешкам с пшеницей, сложенным в углу, по бледному лицу повитухи. Боль достигает пика. Клитемнестра кричит и опрокидывает стол, по полу рассыпаются ягоды и тростник.

– Я уже его чувствую, – объявляет женщина, и внезапно в комнате оказываются люди: Елена, Тимандра и ее мать. Леда приседает рядом с дочерью и берет ее за руку.

– Почти всё, Клитемнестра. Тужься сильнее, тужься!

Она тужится и кричит, обливаясь потом. Повитуха молится Илифии, богине родов, но Леда сердито на нее прикрикивает:

– Помоги ей! Помолиться можно и потом!

Вдох застревает в горле, Клитемнестра удушливо хрипит, а потом замечает его. Своего ребенка.

– Мальчик! – Повитуха держит его в своих белых руках – хрупкий комок слизи и крови.

– Дай его мне, – дрожа всем телом, приказывает Клитемнестра. Женщина берет чистый кухонный нож и перерезает пуповину, а затем передает ребенка матери. Клитемнестра чувствует, какой он мокрый, какой мягкий. Она глядит на крошечные ручки, безупречные, как лепестки, на головку, помещающуюся у нее в ладони. Она глядит на своего сына, а он, почувствовав ее присутствие, открывает глаза – светло-голубые, как рассветное небо.

11. Соловей

Ее сын и Тантал – кроме них ничего больше не существует.

Снаружи пробуждается весна. Равнина начинает зеленеть, деревья выбрасывают первые почки, маленькие и нежные. Дни становятся длиннее, солнце греет всё жарче. Змеи и ящерицы выползают из своих нор понежиться на бурой земле. Женщины потрошат рыбу и развешивают ее, чтобы подсохла, пока слуги стирают в реке шкуры и хитоны.

Малыш плачет и кричит, кричит и плачет. Он никогда не спит. Клитемнестра жалуется Танталу, а тот смеется.

– А чего ты ждала? – говорит он. – Ты сама никогда не спишь.

Он делает перевязь, чтобы можно было носить малыша; его теплые длинные пальцы умело связывают кусочки кожи. Как же ее муж красив. Она кладет голову ему на плечо, держа ребенка у себя на коленях.

Клитемнестра заметила, что с отцом малыш спит лучше. Она поет ему и убаюкивает, дает успокаивающие травы Леды, но сын всё равно глядит на нее – восхищенно и немного дерзко – и тянется своими крошечными ручками к ее лицу. А когда устает, начинает плакать. Но как только его берется качать Тантал, когда он целует его, малыш успокаивается.

Старейшины поприветствовали ребенка сразу после рождения. Они взяли его, голого, каким он и явился на свет, и отнесли на гору Тайгет. Малыш молотил кулачками и вопил, но ему ничто не угрожало. Потому что он был здоров. Старейшины осмотрели его и вынесли свой вердикт: безупречный, крепкий младенец.

Она часами гуляет с малышом на руках. Он любознательный. Она показывает ему цветы, берет каждый лепесток, каждый лист и подносит к его лицу: крокусы, лавр, лилии, анемоны. Она рассказывает ему истории о цветах и деревьях. Как Зевс заманил в свои объятия финикийскую царевну Европу, дохнýв на нее ароматом крокуса; как Дафна обратилась лавровым деревом, чтобы скрыться от возжелавшего ее Аполлона; как владыка подземного мира Аид похитил богиню Персефону, когда она собирала лилии на лужайке. Больше всего малышу нравятся анемоны, и Клитемнестра рассказывает ему об Адонисе, которого задрал кабан, о любившей его Афродите – и вспоминает, как они с Танталом разговаривали об этом в их первую ночь.

Леда обожает малыша. Когда Клитемнестра совсем устает, Леда берет его на руки и позволяет играть со своими серьгами, которые видятся ему каким-то сияющим чудом. Она превращается в женщину, которой была, когда родились Феба и Филоноя, когда она целыми днями пела им и разговаривала с ними, поддерживая рукой их маленькие головки. Клитемнестра радуется, видя мать такой, замечая скрывающуюся за силой нежность – и то, как искрятся обретенным смыслом ее глаза.

Когда Тимандра дотрагивается до ножки ребенка, Леда шепчет ей:

– Осторожнее. Дети очень хрупкие.

После того как Клитемнестра покормит малыша, Леда заворачивает его в одеяло и обводит пальцем его глаза, нос, губы и уши.

Тантал начинает планировать их отъезд в Меонию. Он посылает гонца в порт, чтобы тот доставил вести на другой берег Эгейского моря. Наследник родился, и царь готов вернуться вместе со своей царицей.

Она сидит под сенью дуба на углу городской площади и укачивает малыша. Она сбежала из трапезной, чтобы не видеть, как Менелай и Агамемнон глядят на ее сына: холодно, пренебрежительно, словно бы даже с жалостью.

– Мы скоро уедем, – говорит она, и малыш