могло послужить моделью «великое» чудо, известное по коранической истории пророка ‘Исы. Из текста Корана явствует, что новорожденный ‘Иса заговорил в колыбели, чтобы оправдать свою непорочную мать, когда сородичи стали обвинять Марйам в распутстве.

Наибольший интерес с точки зрения романической трансформации истории Йусуфа представляет финальная часть любовной линии сюжета, как она изложена в «Истории пророков» и воссоздана у Джами. В ней повествуется о чуде возвращения Зулайхе молодости и красоты по молитве Йусуфа. В Кисас ал-анбийа говорится о том, что героиня в разлуке с возлюбленным не только состарилась, но и ослепла от пролитых слез. Тронутый глубиной чувства Зулайхи, которая жаждала одного – вновь созерцать красоту возлюбленного, герой просит Господа вернуть ей способность видеть и утраченную юность. В повествовании об этом «чуде Йусуфа» (ма‘джаз-и Йусуф) можно усмотреть отсылку к кораническому рассказу об излечении от слепоты Йа‘куба, проливавшего слезы и потерявшего зрение в разлуке с любимым сыном. О том, что два «чуда Йусуфа» воспринимались в поэтической интерпретации как аналогичные друг другу, свидетельствует бейт из касыды Хакани, в котором поэт объединяет мотивы возвращения молодости Зулай– хе и зрения Йа‘кубу в контексте восхваления:

Твоя справедливость, как ясное утро, ведь лицо Йусуфа

                                                                                    приносит

Сурьму глазам Йа‘куба, басму – кудрям Зулайхи.

Традиционно снабженная обширными вводными главами, поэма «Йусуф и Зулайха» содержит разнообразные и многочисленные рассуждения о назначении поэтического слова, соотношении слова и смысла, «лжи» и «правды» в поэзии и т. д. Широко известен пассаж из поэмы, посвященный книге:

Известно изречение мудрецов:

«Мудрость в книгах, а мудрец в могиле»,

Друг в обители уединения – книга,

Сияние утра – книга,

Она – учитель, не требующий платы и благодарности,

Каждый миг она дарит тебе откровение мудрости.

Она – собеседник, имеющий мозг, покрытый кожей,

О тайных делах она вещает молча.

В блоке интродукции также присутствует глава «Речь о достоинствах любви», аналогичная соответствующей главе из поэмы Низами «Хусрав и Ширин», что еще раз указывает на внутреннюю связь этих двух романических повествований. В этой главе Джами рассуждает о любви как о вселенской движущей силе, которая одна способна совершенствовать мир и человека:

Сердце, свободное от боли любви, – не есть сердце,

Тело без сердечной боли – только вода и глина.

Отврати свой лик от [бренного] мира в любовной тоске,

Ведь есть прекрасный мир – мир любви.

Да не убывает в каждом сердце тоска любви!

Да не будет в мире сердца, лишенного любви!

Небеса пришли в движение от любовной страсти,

Вселенная пришла в смятение от стонов любви.

Любовь дает тебе пыл и опьянение,

Все иное – увядание и себялюбие.

Стань пленником любви и обретешь свободу,

Ее тоской наполни грудь и испытаешь радость.

Если бы Маджнун не испил из этой чаши,

Разве прославилось бы его имя в обоих мирах?

Тысячи мудрых и разумных покинули мир,

Однако ушли они, не изведав любви.

Не осталось от них ни имени, ни следа,

Ни в руках времени о них повести…

Слава Аллаху, пока я пребывал в этом мире,

Быстроногим я был на пути любви…

Растут во мне с каждым мигом эти чары (фусун) любви:

«Джами, поскольку ты состарился в любви,

Возрадуйся и умри в любви!

Сложи о влюбленности повесть,

И в мире о тебе останется память».

Джами утверждает, что только любовь способна даровать человеку истинную свободу, а истории любви даруют вечную память и славу и своим героям, и рассказчикам. Интродукция, насыщенная мотивами авторской рефлексии, призвана была, помимо прочего, обозначить жанровую принадлежность поэмы – «повесть о влюбленности» (дастан-и ‘ишкбази).

Заменив в хамса историю любви Хусрава и Ширин на другую, Джами сохранил рассказ о Маджнуне и Лайли. Поэма на этот известный ‘узритский сюжет была написана им в 1484 г., примерно через полгода после окончания одноименной поэмы ‘Алиширом Наваи, и несет некоторые следы ее влияния. Кроме того, Джами, по– видимому, широко пользовался при написании «Маджнуна и Лайли» арабскими версиями сказания, правда, неизвестно, какими именно. В результате поэма Джами довольно далеко отходит от трактовки сюжета, данной в свое время Низами, однако обнаруживает черты ориентации на поэму Амира Хусрава Дихлави, творчество которого было одним из образцов следования для Джами и Наваи. Тем не менее Джами трансформирует и сюжетную схему, разработанную Амиром Хусравом, изымая одни эпизоды и добавляя другие.

Джами опускает ряд сюжетных ходов и эпизодов, которые имелись у предшественников: Кайс – не долгожданный единственный сын, а один из многочисленных детей в семье, в повествовании отсутствует «школьный» период знакомства героев, и они сразу предстают как молодые люди, обладающие определенным жизненным опытом. Маджнун (Кайс) в начале истории выглядит искателем любовных похождений, разъезжающим по окрестным стоянкам племен в поисках очередного приятного знакомства; Лайли же присущи кокетство и лукавство во взаимоотношениях с возлюбленным, она долго испытывает его чувства и умело скрывает свои. Нововведением Джами является также мотив неравного социального положения влюбленных и вражды племен, к которым они принадлежат. В одной из глав поэмы рассказывается о том, как отец Кайса узнает о любви своего сына к некой девушке и как, подобно матери Лайли в поэме Амира Хусрава, советует ему забыть о своем чувстве. Отец говорит Кайсу:

Слышал я сегодня, что в некоем месте

Ты отдал свое сердце некой красавице.

В этом краю ложных (или: муджази – дозволенных) путей

Искусство любовной игры прекрасно,

Однако не каждая [девушка] для этого подходит,

Не всякая, что красива внешне, привлекает сердце.

Возлюбленная должна быть хорошего рода,

С дурным корнем ничего не получится.

Лайли, что мила твоему взгляду,

В сравнении с тобой – последняя служанка.

Не соответствует правилам разума

Питать безумную страсть к служанке…

Бога ради, отврати от нее сердце,

Не связывай с ней своих надежд.

Она – сухая солома, а ты – роза, она – не юный кипарис,

Она – ворона, а ты – грациозный фазан.

Розе и кипарису что за дело до сухой соломы,

Фазану что за дело до вороны?!

Не ищи свою судьбу в этом саду,

В нем один лишь тюльпан, из-за него на сердце