Греясь на тёплом солнышке, я неторопливо прогуливаюсь в саду, наслаждаясь пением птиц и ароматом растущих здесь цветов. Территория поместья нереально огромная. Я прячусь среди густых тенистых деревьях и благоухающих кустарниках, растворяясь в одиночестве. Здесь я хоть немного чувствую себя в безопасности и не испытываю дискомфорта, когда вдруг сталкиваюсь с Аннетой, Адалиной или Лейсан. Они вынуждают меня это делать. Находиться в их компании — та ещё пытка. Спасибо хоть Данте за то, что разрешил мне хоть иногда покидать комнату. Разрешил лишь потому, что ребенку нужен кислород, а мне — пешие прогулки. Уж что говорить про напыщенных вельмож — Мирона и Вильмонта. Кстати, не так давно эти бандитские морды уехали из города. Точнее из страны. Как я поняла, они отправились на охоту — убивать беззащитных зверушек, сдирать с них кожу и мастерить из них свои уродливые трофеи, которые после будут втридорога впаривать богатым миллиардерам.

— Привет, скучаешь? — из-за высокого размашистого дуба появляется знакомая фигура. Рокси. Девочка-солнце. Она хорошеет с каждым днём. Взрослеет и цветёт, как вот эти изумительные розы, которые растут вдоль высоченного забора — моей западни.

— Да, немного, — я смотрю на преграду перед собой и тяжко вздыхаю, поглаживая живот. Была бы я птицей… Несколько взмахов крыльев — и долгожданная свобода.

— О, можно я потрогаю? Он пинается? — звонко спрашивает она.

— Да, можно, — немного смущаюсь. — Пинается. Ещё и как!

Девушка кладет ладошку на живот. Улыбается. От её солнечной улыбки мне становится легче.

— Ой, я чувствую! Какая прелесть! Мой будущий племяшка! — улыбается ещё шире, ее дивные глаза блестят как звезды на ночном небе. А потом вдруг улыбка сходит с лица. — Мне не нравится Аннета. Она меня недолюбливает. Смотрит на всех свысока, и сестра эта её еще, Амалия. Две крыски, — хмыкает. — Недолюбливает потому, что я не такая как они, что ли. Ненавижу их сраные шубы. Считают меня браком их генотипа, скорей всего.

— Перестань! Никакой ты не брак, что за ерунда! — возмущению нет предела. Как она может так думать? — Ты очень светлый и добрый человечек. С открытой душой и чистым сердцем!

— Алис, ты мне очень нравишься. Мы с тобой подруги по несчастью, — тихонько молвит Роксана, нежно берёт меня за руку, легонько сжимает запястье. — Наверное.

Я не успеваю ей ничего ответить, она выглядит так же разбито, как и я, что мне хочется пустить слезу. Будто девушку что-то тоже очень сильно гложет. Мне кажется, или она похудела в последнее время? Про аппетит ничего не могу сказать. Мне запрещено делить трапезу вместе со всем семейством за одним столом. Мне разрешено лишь находиться строго в пределах своей комнаты. Или в саду, в специально обозначенном месте. И ладно! Больно хочется натирать мозоли на глазах коронованных господ.

Внезапно я слышу шум. Мы одновременно вздрагиваем, так и не успеваем закончить диалог. Ворота резиденции распахиваются, во двор въезжают два громоздких внедорожника. Данте приехал. Он величественно выходит из машины, хлопнув дверью. С ним ещё прибыло несколько человек. Грусть встает поперек горла. Не могу смотреть на него. Всякий раз, когда вижу мужчину, сердце в груди будто кровоточит от безысходности.

— Ох, блин, только не это… — хнычет Рокси, её лицо молниеносно искажается страхом и отвращением.

— Что такое? — я ничего не пойму.

— Смотри, кто там приехал. Шрам.

— Кто?

— Тот, кому папочка меня обещал…

Я беглым взглядом ищу новое обличие и, да, нахожу! Ого! Вот это габариты! Я вижу огромного здоровяка в светлых джинсах и чёрной майке. Его руки до самых краёв майки покрывают замысловатые тату. Высокий, рослый, темноволосый. Руки как базуки. Жилистый и огромный, ну вылитый лось. Незнакомец поворачивается к нам лицом и хищно прищуривается. Ужас. Я почти подпрыгиваю на месте от этого смертоносного взгляда. Особенно когда, сфокусировав зрение, я вижу, что его лицо… Изуродовано шрамом. Или мне так кажется? Издали плохо видно, плюс ко всему подбородок бугая покрывает жесткая щетина. Точнее борода.

— Идем отсюда, иначе я сейчас умру-у-у! Раньше времени. До того, как папочка бросит меня в когти этому страшному демону.

Верно. Демону. Глаза у него точно демонические. Чёрные, в них адское пламя трещит, а брови… Чего только стоят эти грозные, густые брови, изогнутые кривыми линиями, будто клешни скорпиона.

Рокси берет меня за руку и утаскивает за угол дома. Мы практически срываемся на бег. Я чувствую, как ее ладошка потеет, девушка и правда боится.

Мы прячемся за пышными кустарниками, присаживаемся на лавочку. Малышка бледнеет и чахнет прямо на моих глазах. Я нежно поглаживаю её по спине, оказывая тем самым поддержку.

— Расскажи мне про него, — требую.

— Т-ты видела его л-лицо, да? — заикается, бедняжка.

— Да.

— Видела тот жуткий шрам на полщеки?

Господи, как такое можно не увидеть? Жуть! Его даже издали видно.

— Угу.

— Отец меня ему подарил.

— Серьёзно? Боже, какой ужас.

Честно? У меня пропал дар речи. Ненормальные, больные существа. Мирон этот больной на всю голову псих. Со своими детьми обращается не лучше, чем со скотом.

— Я давно бы убежала из этого тухлого болота, но они все равно найдут. А если найдут — убьют.

Я кусаю губы до ранок, нервно ёрзаю на лавочке. Да, не повезло нам. Вот не знаю, кому больше.

— Он боксер, — малышка сухо сглатывает, продолжая трястись. — Вишь, какой страшный. И большой. Я боюсь его до обморока. Он убийца-а-а. Кровавый король подпольных рингов.

— Почему ты не можешь сама решить, кого тебе любить и с кем быть? Это дурость.

— Согласна, — унылый вздох. — Но такие правила. Дети подчиняются воле отца.

— Каково это… Чувствовать, когда твоя жизнь не твоя?

— А ты что чувствуешь?

— То же самое, Рокси.

— Да. Мы с тобой подруги по несчастью.

Я кладу голову на плечо девушки, сильнее сжимаю её миниатюрную ладошку, а на глаза слёзы наворачиваются. На миг я представляю её рядом с тем бородатым крокодилом, у меня всё внутри льдом покрывается. Он же раздавит её. Такую маленькую, миниатюрную девочку. Разорвёт, когда пожелает взять своё. Не выдержит она его бешеного напора, неужели отцу не жаль свою родную и единственную дочь? Да и на вид он жуткий, страшный бандюган.

Этот Шрам на неё так пялился жадно, будто отрывал от хрупкого тельца кусок за куском, отчего мне стало дурно и душно.

Чокнутая семейка, мы что, в шестнадцатом веке живем? С какого такие законы доисторические? Называть женщин вещами и женить против воли. Мне не понять. Я миллиард раз уже пожалела, что сунулась в этот город. А что толку? Время немилосердно. Его не отмотаешь назад, как кассетную плёнку.