быть прекраснее чувства интернациональной солидарности! Поэтому мы и прибыли сюда, зная, что кое-кому, не буду скрывать, — мы ведь сейчас все солдаты, — кое-кому из нас придется, вероятно, лежать в этой земле, на которой мы сейчас находимся. Но такая смерть прекрасна, хотя никто из нас, конечно, не хочет умирать. Мы приехали сюда для того, чтобы в свободной Испании торжествовала жизнь...

Вива ла республика Эспаньола!

Когда закончилось формирование бригады и нас распределили по группам, я и Эйснер после довольно скромного обеда, получив разрешение старшего, пошли знакомиться с городом.

Альбасете расположен в котловине. Вдали, в сизоватой дымке, горная гряда. В городе много узких улочек, переулков, всяких тупиков. Главная улица бедна зеленью, грязновата, как, впрочем, и весь город. Встречаются многоэтажные дома. Но больше всего жалких лачуг. Это, как мы потом убедились, обычные контрасты Испании. Белые дворцы с башенками и шпилями и грязные хибары, пышная дворянская роскошь и чудовищная бедность, современная культура и темное невежество, особенно в деревнях.

На центральных улицах Альбасеты красивые многоэтажные дома. Они принадлежали местной знати. Пишу в прошедшем времени «принадлежали», потому что в большинстве в тот момент знать удрала на территорию, занятую мятежниками, под их защиту. Дома со всем имуществом, что осталось, конфискованы.

Мы зашли, свернув с главной улицы, в первую попавшуюся лачугу. Маленький, как пятачок, дворик. Хозяин только что привез с поля кукурузу. Небогатый урожай. Он весь уместился на небольшой повозке. Разговорились. У хозяина худое темное лицо. Одет бедно. Стоптанные запыленные туфли. Старые в заплатах брюки неопределенного цвета. Поношенная куртка. Видимо, с чужого плеча, потому что рукава подвернуты из-за непомерной длины.

— Салют, амиго! Это весь ваш урожай?

Он грустно усмехнулся. Утвердительно кивнул головой. Объясняет, что участок земли небольшой. Может, новая власть — республиканская — добавит. К тому же в этом году почти не было дождей. Вот только сейчас пошли. А кому они теперь нужны?

Широко распространена здесь кукуруза. Как и в нашей Бессарабии. Мамалыга — одно из первых блюд. За ней идут бобы и оливки. На обед и ужин почти одно и то же — гарбансас. Это большие бобы с оливковым маслом. Деликатесом у бедняков, живущих на юге страны, считается блюдо паэля валенсиана — рис, перемешанный с мидиями, ракушками, улитками и прочими дарами моря...

Распрощались с хозяином, который все порывался угостить амиго, прибывших в его страну «помочь прогнать энемиго фашистов, чтобы сделать нам лучшую жизнь, чтобы у каждого на столе были не только гарбансас и олоя, но и оранжаду»... Поблагодарили его за гостеприимство и ушли.

На одном из перекрестков столкнулись чуть ли не носом к носу со знакомым «парижанином» — Петром Васильевичем Шварценбергом. Не сразу узнали его. Он был в военной форме. Лихо сдвинутый назад берет с маленькой красной звездочкой.

— Salud, camaradas!

— Salud, amigos! — весело ответил он и поднял приветственно руку со сжатым кулаком.

Шварценберг — партийная кличка «Пьер» — был членом правления «Союза возвращения на родину», коммунист, избран членом бюро партийной организации Союза. Когда я с ним познакомился в Париже, он заведовал библиотекой при «Союзе». Пьер много сделал для пропаганды советской литературы, лучших писателей страны...

— Можете мне позавидовать, — сказал Пьер.

— В чем? — спросил Эйснер, оглядывая с некоторой завистью подтянутую фигуру бравого волонтера в защитной форме. У нас ее еще не было.

— Я, братцы, уже получил первое боевое крещение. И где вы думаете? Здесь же. В Альбасете...

— Каким образом? Вероятно, у какого-то профана по неосторожности взорвалась граната? Чеку сдернул по незнанию? — насмешливо спросил Эйснер.

— Нет, не угадал, Алексей!

Оказывается, в Альбасете прилетел несколько дней назад фашистский самолет и сбросил на вокзал бомбу. Попадание было довольно точным. Теперь я догадался, почему столько выбитых стекол в здании, много свежих заплат из цемента на стенах, выходящих на перрон.

Мы распрощались с Пьером[8] и пошли дальше по главной улице. На углу возле пятиэтажного дома с палисадником стояла тележка с товаром. Продавец предлагал покупателям носовые платки, республиканские флажки, значки и прочую мелочь. Возле него мы заметили бойца. Он что-то выбирал. Левая рука у него была на перевязи. Кисть замотана грязноватым бинтом. Из него торчали только кончики трех пальцев. Усталое, измученное смуглое лицо. Боец жадно курил. Мы подошли к нему.

— С фронта, amigo?

Он равнодушно скользнул по нас взглядом, небрежно кивнул головой.

— Ну, как там? Жарко? Жмут фашисты?

— Сами увидите, — уклончиво ответил боец.

— Где ранен, amigo не под Мадридом ли?

Он опять также небрежно кивнул головой, уточнил:

— В бою за Карабанчель. Это западное предместье Мадрида.

— Они захватили его? — испугались мы.

— Кого? Мадрид? — Он отрицательно замотал головой. — Нет, Карабанчель захватили. Мадрид держится еще.

...Альбасете, расположенное почти в полутораста километрах от побережья Средиземного моря, стало местом рождения нашей Двенадцатой интернациональной, которую возглавил Лукач, а также других бригад добровольцев. Вскоре наша бригада была погружена на автомашины и мы двинулись в направлении испанской столицы, к которой осатанело рвались мятежники.

Первые схватки

Гористая местность давала мятежникам значительные преимущества в позиционной войне. Интернациональные бригады несли немалые потери, особенно при наступательных операциях. Нам приходилось тратить много усилий, чтобы выбить противника из занимаемых им позиций на горе и высоких холмах.

На наиболее важных участках враг использовал марокканские части. В своих красных фесках, белых развевающихся шарфах, серого цвета бурнусах, они как одержимые бросались в атаки, издавая дикие воинственные крики. У мятежников марокканцы — темные, неграмотные солдаты — считались наиболее стойкими вояками. Они лезли напролом, не считаясь с потерями.

Однако воинственные вопли марокканцев мало трогали защитников Испании. Они отвечали на их дикие выкрики языком винтовок и пулеметов, прицельным огнем. «Психические» атаки заканчивались большими потерями для наступавших мавров.

Вынужден здесь несколько нарушить последовательность изложения и забежать немного вперед, поскольку я уже коснулся боевых качеств марокканских частей.

Будучи уже водителем машины, я как-то вез писателей Михаила Кольцова и Илью Эренбурга, а также военного советника республиканских войск артиллериста Глиноедского, о котором уже раньше упоминал.

Низенького роста, живой и остроумный Кольцов, поблескивая круглыми очками, рассказывал, что на днях он имел возможность поближе познакомиться с двумя пленными маврами, о которых на фронте ходило много разных слухов. Я