рациональным, ибо человек не является ни чем-то «объективным» для себя самого, ни идеей, но является чем-то сокровенным, которое знает себя самого, чувствуя себя живой апробированной реальностью, а не внешней и обдуманной вещью, а это значит, что онтологическое познание человека достигается только через сентиментальное переживание[164].

Для галисийского мыслителя радикальным чувством является саудаде, так как в отличие от того, что происходит с радостью или печалью, ностальгией, меланхолией или морриной, это спонтанное переживание сокровенного мира человеческого существа, чистое чувство, чувство без его предмета, независимое от какой бы то ни было связи с мышлением или волей, это чувство своей единичности и сойдаде или онтологического одиночества человека[165].

Если саудаде – это чувство, вызванное ситуацией сойдаде или одиночества, важно не забыть, что, поскольку человек переживает различные виды одиночества, различными, в равной мере и последовательно, являются и формы саудаде, которые он испытывает. Среди различных типов сойдаде или одиночества, которые переживает человек, два являются фундаментальными: сойдаде, или одиночество, которое он переживает через свою трансцендентальную деятельность, и то, которое он переживает в глубине души. Если первое чувство зависит от объективности и ею порождается, то второе – это в чистом виде сокровенный мир.

Так, поскольку первый случай подразумевает субъектно-объектное отношение, человек всегда подвергается риску быть брошенным объектом, из чего проистекает сойдаде, или одиночество, и соответствующее саудосистское чувство. Так как отношение субъекта-объекта может принимать различные формы, то соответствующее чувство саудаде тоже может иметь различные виды.

Таким образом, для Рамона Пинейро аноранса – это саудаде по любимому человеку или утраченному благу, в то время как ностальгия – саудаде по матери-земле, а арея – саудаде по идеальному счастью или неограниченному совершенству. В этих трех случаях соответствующие разновидности чувства зависят от способностей, чуждых самому чувству (памяти или воли), так как любое из них порождает присутствие саудаде перед чем-то, о чем помнят или чего желают, что объясняет то, что соответствующее переживание оказывается болезненным, отражая недостаток или лишение чего-то или кого-то любимого или желанного.

В отличие от этого, во втором фундаментальном типе сойдаде или одиночества, том, который испытывается в глубине души субъекта и чувство развивается независимо от воли и интеллекта, человек понимает свою исходную ситуацию онтологического одиночества, чувствует себя в своей единичности, испытывает саудаде чистое и подлинное, имманентное чувству, не относящееся к предметам памяти или воли. Саудаде предстает, таким образом, как чистое чувство онтологического отношения между человеком и Сущим, как самое радикальное переживание человека, как трансцендентальная единичность, что соответствует единичности Сущего – причина, по которой саудаде, в отличие от скорби, не включает в себя и не объемлет каких-либо ссылок на время, так же как, в противоположность тому, что происходит с ностальгией, анорансой или морриной, это чувство не является ни веселым, ни печальным[166].

Будучи чувством онтологической единичности человека, саудаде также является чувством его основной свободы. Действительно, если свобода есть сокровенный дар человеческого существа, его природная единичность, и если саудаде есть исконное чувство этой единичности, только оно позволяет человеку понять свободу во всей ее онтологической чистоте, еще раз отражая свою антропологическую радикальность[167].

В этой природе переживания и онтологического чувства, самовоспринимающего индивидуальную единичность человека, заключается индивидуальность саудаде, при отрицании в нем характера чего-то, принадлежащего исключительно одной группе, такой как галисийско-португальская, хотя без предрассудков надо признать возможность того, что в этой группе способность переживания чувства саудаде развилась намного больше, чем в других общинах или народах, представляя собой одну из ее наиболее ярких индивидуализирующих черт[168].

Галисийский философ также добавил, что то обстоятельство, что саудаде представляет собой чувство индивидуальной единичности человека, не превращает его в реальность, замкнутую на себе самой, ибо индивидуальность человеческого существа открыта как для природы и действительности, в которой она действует, так и для других людей, с которыми она общается.

В действительности, дав человеку чувство онтологического одиночества, саудаде показывает ему одновременно необходимость преодолеть это самое одиночество благодаря любви, дружбе, культурной и духовной общности с другими, являясь, таким образом, равновесием между индивидуальным измерением человеческой жизни и ее дополнительным социальным измерением, делающим возможным и гарантирующим экзистенциальную полноту человека[169].

Даниэль Кортесон

Герменевтика саудаде, предложенная Рамоном Пинейро в первой половине 1950-х гг.[170], была предметом сдержанно критического рассмотрения со стороны Даниэля Кортесона (1927), противопоставившего онтологии саудаде на антрополого-экзистенциальной основе то, что он назвал «пантеистическим» видением или концепцией чувства саудаде[171] [172].

Признавая, однако, как Рамон Пинейро, что саудаде – «это самый значительный и решающий элемент галисийского духа» и «самый подлинный „экзистенциальный“ компонент галисийско-португальского духа»[173], Даниэль Кортесон отходит от этой позиции не только в философских предположениях, но и в способе толкования и понимания чувства саудаде.

Итак, критика Кортесона основывается прежде всего на экзистенциалистской концепции, на которой базируется мышление Пинейро, особенно в том, что считается его отказом от онтологии, объективного познания, метафизики как системы, универсального, естественного, исторического человека и теории трансцендентального познания, которая отстраняется от субъекта и стремится строиться на основе объекта; Рамон Пинейро надеется найти в человеке фундамент и отправной пункт философии[174].

Эта последняя тема станет сердцевиной критики Кортесона, ибо для него человек – это выражение существующего не как такового, а субъект, который существует в очень ограниченной онтологической мере, как любое другое естественное существо. С другой стороны, поскольку человек является единичностью сущего, как полагал Рамон Пинейро, трудно понять, как одновременно это сущее проявляется через «радикальное существование» психологического характера, так как любое сентиментальное существование может обеспечить знание феноменов психологических, а не онтологических, не имея поэтому какой-либо ценности Сущего, а имея только ценность единичности «я». Таким образом, для Кортесона сущее в человеке трансцендентально в отношении самого человека, проявляясь в нем только как основа единства объективного познания, непонятного внутри последовательности. К этому прибавляется то, что существо человека не может превзойти рамки антропологии, если его захотят ограничить экзистенциальным анализом, почему любая подлинная философия необходимо должна основываться на Сущем и Сущности и не может базироваться на сущности человека[175]. Две другие фундаментальные концепции Пинейро были также отвергнуты его критиком: идея, что