не поверит ей, и чем обычнее, человечнее Клеменс будет себя вести, тем сильнее она будет похожа на пациентку психиатрической больницы. Мысль, вдруг пробежавшая по уголкам сознания девушки, теперь поразила её в самое сердце, точно разряд молнии: ей никто никогда больше не поверит, кроме Кравченко. Близнецы были единственными, кто знал правду, и останутся таковыми. С тем же успехом, вероятно, и её мама когда-то рассказывала Владимиру Дивановскому о своём душевном здоровье, но тот не верил ей. Ни мнение Джоанны, ни мнение её родителей обыкновенно в счёт не брали: так уж повелось, что другим было лучше знать.

Хотя она и не призналась в этом близнецам, все шесть лет девочка копировала именно папино поведение. Джо не составляло никакого труда в точности воспроизводить сбивчивую речь Чарльза, стеклянный взгляд и капающую изо рта слюну. Не исключено, что Джоанне и передалось что-то от отца. Она уже не могла точно сказать, полностью ли здорова. Так или иначе, Джо умела притворяться как больной, так и здоровой. Она этим очень гордилась, ведь большинство людей всю жизнь притворяются здоровыми, а выглядят, как больные.

Когда близнецы Кравченко осмелились зайти на кухню, Джоанны уже там не было. Разоблачённая лгунья скрылась в спальне. Ян обнял расстроенную опекуншу и кинулся утешать возлюбленную.

Клеменс сидела в углу комнаты, в тени, на шатающемся деревянном стуле. Это было её любимое место. Выглядела она так, будто и не подозревала о случившемся. По крайней мере, так виделось остальным. Только Ян мог уловить в её взгляде печаль и покаяние вкупе со слепым отчаянным непониманием, что произошло и в чём именно Джоанна оказалась виновата.

На ней было аккуратное бархатное платье глубокого синего цвета с длинными рукавами и круглым воротничком. Платье украшала маленькая серебристая брошь в виде розы с капельками росы на лепестках; её подарила Ира, а Ире подарил когда-то отец. На ногах — длинные серые хлопковые чулки и чёрные туфли с ремешком. В блестящих тёмных волосах — голубые шёлковые ленты, завязанные в бант. Идеально уложенная чёлка, разделённая на две равные части так, чтобы высокий матовый лоб оставался открыт. Глаза горели странным, холодным, неестественным светом, точно лёд. Румянец на щеках был слишком ярким, как будто девушка только что вернулась с прогулки в двадцатиградусный мороз. Зубы были ровными и белыми, губы — нежно-розовыми, мягкими, пухлыми. Симметричная, идеальная с точки зрения математики, просчитанная до мелочей с учётом любых погрешностей красота.

— Johanna, — робко начал Ян и тут же замолчал. Девушка вздрогнула, повернула лицо к окну и провела ладонью по лёгкому белому тюлю. Солнечный свет заиграл на её кукольном личике. Она чуть улыбнулась.

Некоторые люди, кажется, появились на этот свет для того, чтобы радовать окружающих своим молчаливым присутствием. Клеменс возглавляла отряд этих прекрасных трепетных существ. Ян Кравченко любовался ею и мечтал о дочке — такой же тихой, красивой, холодной, чарующей, словно лунный свет. Джоанна не хотела ни детей, ни замуж, но юноша не переставал грезить, что по достижении совершеннолетия они поженятся и потом, когда-нибудь позже, ему удастся вымолить у жены хоть одного ребёнка — и непременно девочку, прекрасную девочку, которая будет точно так же, как её прекрасная лунная мама, сидеть в углу и молчать, или сидеть посередине комнаты, или на подоконнике, или на скамейке в парке, и молчать, молчать, ни слова не говорить.

Тишина — вот был идеал для Яна.

Когда люди начинали говорить, они становились скучны, но, когда замолкали, затихали — мир преображался. Пока мы безмолвны, думал Ян, нам становится слышен голос Вселенной, и если слушать его, то однажды станет ясно, зачем мы здесь и что на самом деле важно. Для Яна Земля была перевалочным пунктом, временным пристанищем, в котором необходимо задержаться на неопределённый срок, после чего за все мучения и издевательства здесь мальчик получит вознаграждение в той, следующей жизни — пустой и тихий мир без людей и музыки, без суеты, с одним только тёмным, огромным, бескрайним звёздным небом, которое укроет от всех бед и подарит вечную немую радость. Пожалуйста, поскорей бы.

Но прежде этого надо было поговорить с Джоанной.

Юноша набрался терпения и попробовал снова:

— Джоанна. Джоанна.

Наконец девушка очнулась. Она взглянула на Яна или, возможно, куда-то около него, и приоткрыла рот, чтобы издать мягкий звук, похожий на «ай».

— Hi, — ответил Ян.

Он осмелился подойти чуть ближе. Джо кивнула. Тогда юноша сделал ещё три шага вперёд и после очередного одобрительного кивка приблизился к Джоанне вплотную, сел на колени напротив её стула, обнял её тонкие мягкие икры.

— Люблю, — прошептал он.

— Не надо.

— Sorry. — Ян вмиг отпрянул.

— О чём ты хотел поговорить? — спросила Джоанна.

— О н-недавнем инциденте, если не возражаешь.

— О каком именно? — девушка удивлённо подняла брови.

— Ты знаешь, о каком, — ответил Ян и снова обнял её ноги, — о вашей с Ирой ссоре. Я вижу, что ты всё п-п-прекрасно помнишь.

— Помню, — вдруг улыбнулась Джоанна и погладила юношу по голове, — иногда интересно узнать, как другие видят ситуацию. Ты винишь меня?

— Нет! — побледнев, вскрикнул Кравченко. — Нет, Джоанна, я никогда не виню тебя. Это ты тоже знаешь. И Ира не винит. Она не в к-к-курсе, поэтому она злится. Нужно обо всём ей рассказать, она п-поймёт, как понял я, как понял Тёма…

— Она не поймёт, — Клеменс покачала головой. — Не понимаю даже я. Ты молчишь и поддакиваешь что Ире, что мне. Сам определись, на чьей ты стороне. Тёма смеётся. Кассандра — дура, и дочка её тоже. Мне нечего здесь делать, я не хочу иметь ничего общего ни с одним из вас.

— Понимаю, любовь моя, я понимаю, — Ян потёрся веснушчатой щекой о её колено, как преданный пёс. — Надо успокоиться, милая, люблю, люблю…

— Я хочу уехать отсюда, — перебила девушка. По её щеке побежала слеза, без разрешения хозяйки покинувшая своё законное место. Клеменс раздражённо ударила себя по лицу ладонью: так она смахивала слёзы. — Мой дом не здесь. Я не хочу вас больше тяготить.

— Хочешь вернуться в Лондон? — забеспокоился Ян. — Вряд ли у тебя получится. Где ты возьмёшь деньги?

— Не совсем в Лондон, — Джоанна мотнула головой.

Это был конец её мысли. Ян насторожился:

— What do you mean?

— Нам нужно расстаться, Ян.

Юноша замер.

— Если ты do love me, ты меня отпустишь, — настаивала Джоанна.

Ян недоверчиво нахмурил лоб:

— Ты уверена?

Девушка наивно подняла брови и поджала алые губы. Когда она прикусывала нижнюю губу, это свидетельствовало о недоверии к собеседнику, а когда поджимала губы, это означало страх. Больше