– Удачи! – пытаюсь перекричать рев мотора я. – Хорошего дня, пирожочек! Постарайся не думать о том, как все пялятся на прыщ у тебя на подбородке.

Меня награждают убийственным взглядом сквозь лобовое стекло. Он вложил в него всю душу, будто светящуюся в радужках цвета ненависти. Эти глаза молят дать своему обладателю телекинетические способности, чтобы он смог запульнуть меня далеко в небо, так далеко, чтобы, прорвав ткань мироздания, приземлилась я уже в другой вселенной. Надеюсь, это будет параллельный мир с такой же парой Николаса и Наоми, и тогда мы сможем мучить его вдвоем.

Я так занята мечтами объединиться с параллельной мной с самыми злодейскими целями, что не замечаю, как он, сдав назад, давит скрюченное маленькое деревце. Самое несчастное деревце. Джейсона.

Он проезжает вперед по нему и снова сдает назад. Слабые веточки хрустят под шинами и ломаются. Снаружи пять градусов, я стою в одном топе на лямках и в старых боксерах Николаса, которые уже давно забрала себе. Вчерашний макияж комками собрался на ресницах, на щеке отпечаталась форма наручных часов. Нам обоим самое место в скандальном «Шоу Джерри Спрингера».

– НИКОЛАС РОУЗ, ТЫ, МАЛЕНЬКИЙ ЗАСРАНЕЦ! – вдохнув половину кислорода Морриса, воплю я изо всех сил. – Не будет тебе прощения!

Он только нахально поднимает бровь. Затем, проверяя мои нервы, переводит машину в парковочный режим и жмет на газ. Взглядом я пытаюсь передать, насколько настоящим покойником он станет, если посмеет переехать Джейсона еще раз. Бедный Джейсон. Он так жалобно склонился к земле, что больше уже не выдержит.

Николас улыбается. А потом отпускает тормоз, и джип рвется вперед, таща за собой Джейсона. Мы с Николасом иллюстрация выражения «держать в себе». Мы запирали разочарование глубоко внутри, подмешивали тихую ярость к собственным чувствам, запихивая их в крошечные стеклянные емкости почти безо всякого кислорода, превращая их в гадкое мерзкое вещество, несовместимое с любовью. Слышали, как начинает звенеть стекло от увеличивающегося давления, но продолжали прятать страдания за улыбками.

Смотрю в его самодовольное идиотское лицо, и… БУМ. Стекло рассыпается осколками, высвобождая словесную шрапнель в форме бессвязных криков.

– Что ты сказала? – Он прикладывает ладонь к уху. – Что там было… что ты получила за уничтожение моей собственности?

– Я не специально разбила твой телефон! Ты знал, как я ЛЮБИЛА ЭТО ДУРАЦКОЕ ДЕРЕВО!

Он запрокидывает голову и смеется, сильнее и громче, чем когда-либо, несколько удивленно, прерываясь только чтобы вздохнуть. Кажется, он уже рыдает от смеха! Мне хочется кинуть в него камнем, но я не могу пошевелиться, так меня поразил этот странный и прекрасный новый смех. Капот его машины сверкает на солнце, и этот блеск отражается в безвкусном бриллианте на моей левой руке и неожиданно бьет мне в глаза. Ненавижу чертово кольцо. Символ обладания, любви и вечности, объявляющий всему миру, что меня захватили в плен. А мужчина, который дал его мне, все еще смеется, и мне видно его отражение в боковом зеркале, когда он, развернувшись, уезжает из нашей крепости, где не действует закон, обратно в реальный мир, от которого мы так далеки.

Вернувшись вечером, Николас больше не смеется, хлопая входной дверью. Я лежу на диване в разных носках и грызу вишневый леденец, уткнувшись в телевизор остекленевшим взглядом и листая каналы. Он само внимание и осторожность, готов к любому удару, а меня только что клонило в сон. У меня есть всего доля секунды, чтобы догнать его в счете, если я рассчитываю хоть на какие-то шансы в этой битве.

Отлично. А то здесь стало как-то скучно.

Широкими шагами он подходит ко мне, сверкая глазами. Его волосы должны стоять жутким колтуном, но на улице дождь, и вместо этого его прическа, к сожалению, выглядит сексуально, влажными блестящими волнами спадая на лоб. Прищурившись, я вгрызаюсь в конфету.

– Что случилось? – тяну я.

– Дай мне свой телефон.

– Что? – чуть не подавившись, фыркаю я. – Нет.

– Ты испортила мой, так что вполне честно, если я заберу твой.

– Я не портила твой телефон, дурачок. Понятия не имею, как миска могла упасть на него. Может, тебе стоит перестать класть миски в кровать?

Он наклоняется ко мне и ощупывает карманы. Щекотно, и я хихикаю.

– Где он?

Я отпихиваю его, но он начинает сбрасывать с дивана подушки. Из одеял, арахисового масла, шоколадных конфет, оберток «Кит-ката» и бумажной тарелки из-под штруделя у меня получилось уютное гнездышко, в которое я также утащила и часы Николаса, обе штуки, и по очереди вытаскивала из них звенья, чтобы браслет стал мал, но забыла убрать обратно в его комнату.

– Весь день! – восклицает он. – Телефон звонит весь день, а я не могу провести по экрану. Мама больше не может мне дозвониться, так что угадай, кому она звонит в таком случае?

– Ну-ка, дай подумать…

Подумать он мне не дает. Грубиян.

– В офис! И не на мой личный номер, так как я поставил там автоответчик. Она без конца звонит на ресепшен, стоит какой-нибудь долбаной мысли забрести ей в голову. Было бы не так плохо, будь у меня мобильный, потому что я мог перебросить ее на автоответчик и отвечать сообщениями. Коротко и просто. Но нет! Вместо этого Эшли врывается в кабинет каждые пять минут со слезами на глазах, потому что знает, что мешать приему из-за подобного бреда нельзя, но мама не оставляет ей выбора. «Доктор Роуз, ваша мать требует отправить ей ваш календарь, чтобы она могла определить, во сколько вы ведете ее по магазинам в эту субботу». «Доктор Роуз, это снова ваша мать. Она хочет, чтобы вы заехали после работы и сказали отцу, что ему нужно показаться врачу по поводу кисты на спине». «Доктор Роуз, ваша мать хочет узнать, будет ли у вас время в обеденный перерыв съездить за теми грецкими орехами, которые вы принесли на ее рождественскую вечеринку в 2011 году. Они нужны ее подруге Джойс как можно скорее».

– Похоже, у доктора Роуза выдался насыщенный денек, – со смешком отвечаю я.

– Вопиющий непрофессионализм, и на глазах у всех! Я могу потерять пациентов из-за этого.

– И тем не менее ты отчитываешь меня, а, скажем, не человека, весь день названивавшего тебе в офис? – С этими словами я запихиваю конфету в рот целиком и окидываю его выразительным взглядом, как бы говоря: «Да, в моих словах куда больше смысла».

– Я жду, что ты будешь вести себя великодушнее, взрослее! Ты же знаешь, что мама не понимает. Я пытался объяснить ей не звонить на ресепшен, если только это не чрезвычайная ситуация, но для мамы все чрезвычайная ситуация.

Он фыркает, запустив руку в волосы. Сегодня он в своем темно-синем пиджаке, и эффект прямо-таки поразительный. Глаза чернее адской ночи, и меня не раздражает эта оставшаяся с утра неряшливость в его облике. У Николаса красивая линия челюсти, и стоя вот так, в полутени, в очках в серой оправе, он очень напоминает мне измученного профессора английской литературы, который опустился на самое дно.