Интересно, она закрыта или нет? Я нащупала замок, подергала за ручку, потом повертела ручку вправо-влево, раздался характерный щелчок, и дверь открылась.

Я постояла, прислушиваясь, а потом аккуратно, бесшумно открыла дверь. Она вела в просторный коридор. Здесь, как и в сауне, было темно, и хотя я нащупала на стене выключатель, но зажечь свет не решилась: мало ли что.

Так, на ощупь, я прошла ванную комнату, а затем попала в мини-спортзал. Пол здесь был устлан ковролином, виднелась шведская стенка, а в углу – велотренажер.

Пройдя еще несколько метров, я обнаружила, что нахожусь в зимнем саду. Здесь тоже было много растений, но в основном – вьющихся и спускающихся со стен наподобие лиан. Кроме того, в помещении стояло много мягкой мебели в отличие от плетеной мебели на веранде. Посередине находился длинный низенький журнальный столик, перед ним угловой широкий диван, по углам – глубокие кресла. На одной из стен красовалась большая плазма. Пол был накрыт бежевым ковром с длинным ворсом. Убранство завершали тоже бежевые, в тон ковру, тонкие тюлевые шторы.

Я прислушалась, и тут снова раздались голоса. Казалось, что они звучали из соседней комнаты. Было очень заманчиво остаться и послушать. Но я понимала, что оставаться здесь опасно. Если меня обнаружат, то я окажусь в ловушке. Поэтому я вышла во двор таким же путем, каким и вошла, и стала искать другой способ проникнуть в тайны этого коттеджа.

Крадучись, я обошла дом по периметру и нашла место, откуда голоса мужчин слышались наиболее отчетливо. Как раз рядом с этим окном очень удачно рос плющ, который почти наполовину скрывал его.

Я встала рядом с окном, и под прикрытием этого растения мне удалось даже заглянуть в него, оставаясь незамеченной.

С того места, где я находилась, мне была видна часть комнаты, в которой сидели два человека. Одного из них – довольно субтильного телосложения – отличали выпученные, как у лягушки, глаза и плотно сжатые в ниточку тонкие губы. Другой – достаточно крепкий и с головой, напоминающей тыкву, – постоянно что-то жевал.

– Ну что, Карп, что скажешь? Как тебе мой человечек? – спросил обладатель тыквообразной головы. – Ты доволен его работой? – Он сделал движение чрезмерно развитой нижней челюстью.

– И да, и нет, Муха, – ответил Карп и покрутил головой.

– Как это? – удивленно спросил Муха.

«Муха. Что за странная кликуха?»

– Да вот так. Он выполнил мое задание, и выполнил нормально, ничего не могу сказать. Но он же и добавил мне геморроя, вот так. А это, Муха, меня совсем не устраивает, прикинь. Ты слышишь, Муха, геморрой, он и в Африке геморрой. Вот так.

– Чё-то я не догоняю, в натуре. – Муха недоуменно покрутил своей «тыквой» и сделал очередное жевательное движение. – Мой пацанчик давно в работе, ни разу не подводил ни меня, ни моих корешей. Объясни в натуре, чё те не так?

– Объясняю. Твой деловой пацанчик лоханулся по самое не могу. Снял в борделе девку и все ей растрепал. Хорошо, что у меня в ментуре все схвачено, мент все просек тут же. Мне такой расклад не нужен, Муха.

Муха забарабанил пальцами по столу.

– Я понял тебя, Карп. Согласен, такой расклад никому не нужен. Он без наказания, в натуре, не останется, отвечаю.

– Я верю тебе, Муха. Ты промахов не прощаешь, я знаю. Только вот пока парнишка твой до тебя доберется, он может еще где-нибудь наследить с пьяных глаз. Кто тогда в ответе будет? Мой мент второй раз может и не успеть.

– Где он сейчас? – глухо спросил Муха.

– Пацан твой? Да есть у меня одно укромное местечко, как раз для таких болтунов, как он. Сидит, ждет, пока я за работу заплачу. Но я решил сначала с тобой перетереть. Как скажешь, так и будет. Я не хочу лезть в твою бригаду. Скажешь, рассчитаться с ним, так и сделаю. Если же хочешь сам с ним побазарить, мешать не стану.

– Да на кой черт он мне нужен, это брехло! – Муха сплюнул на пол. – А… знаешь что? Бери его себе и рассчитывайся с ним по полной. Мне он больше не нужен.

– Вот это ты дело сказал, реально! – оживился Карп.

Потом они замолчали, и в это время раздался крик, почти такой же, какой я услышала, когда пробралась в дом. Крик сменился возбужденными интонациями, смешанными со страхом.

Кричал мужчина. Его оборвал резкий окрик:

– Сука! Отвечай, когда тебя спрашивают!

– Я… я… я ничего… не знаю! – раздался испуганный голос.

– Чего ты, сука, не знаешь? Я тебя спросил, где ты шлялся ночью? Ты, сука, говоришь, что не знаешь?! Ты чё, сука, мозги мне канифолишь?

– Я… не шлялся ночью, я…

– Убью, мать твою! Если не будешь отвечать, урою, сука! – заорал мужчина.

– Я дома был! Дома, мамой клянусь! Не убивай! – с ужасом прохрипел истязаемый и протяжно застонал.

Скорее всего этого несчастного хорошенько отдубасили. Возможно, что даже отбили внутренние органы, не оставляя внешних следов в виде синяков. Наверное, он уже мало что соображает от боли, вот и не может двух слов связать, только твердит как заведенный: «я ничего не знаю» и «не убивай».

– Слушай, Муха, что у тебя тут происходит? – недоуменно спросил Карп.

– А-а, тут один фраерок попался. Замочил одного братана и, прикинь, внаглую отпирается. Вот Левша сейчас с ним и разбирается.

– Послушай, Левша, – вдруг горячо заговорил истязаемый, – я не убивал его! Не убивал! Я никуда не выходил из дома! И Белый сказал, что подождет, пока я соберу «бабки». Да и проиграл я совсем немного…

При этих словах я насторожилась. Уж не Владимира ли Броненосцева сейчас прессуют тут со страшной силой? Ведь я не знаю его голос, и увидеть пленника с моего пункта наблюдения нельзя.

– Ну, нет мне никакого смысла его убивать, Левша, пойми ты, – продолжал убеждать мужчина.

– Ага, значит, проигрыш для тебя совсем небольшой, так, что ли? Так чего же ты сразу его не отдал? Ты, что же, не знаешь, что долг надо отдать, а то… – Левша угрожающе замолчал.

– Да знаю я, знаю, что долг