Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А ведь она подпустила его к сыну, несмотря на его предательство, несмотря на то, что он ушел, ничего не сказав, а теперь, спустя пять долгих, мучительных, лет, свалился словно снег на голову и разрушил ее размеренную жизнь, разгромил все к чертям собачьим, словно слон, случайно забредший в маленькую посудную лавку. И он снова все испортил, снова, своими же руками разрушил то, что обрел. Бульдозером прокатился по руинам их с Аней отношений, их, когда-то такой необыкновенной любви, от которой он так просто отказался.
Он ненавидел себя, так люто, как никого в своей жизни не ненавидел. Варшавского просто разъедало чувство отвращения к самому себе, и сложно было представить, что, мать его, он должен сделать, чтобы заслужить, если не прощения, то хотя бы снисхождения.
Потому что такое не прощается и не забывается. За такое гонят поганой метлой. И будь он на месте Ветровой, на пушечный выстрел бы себя к сыну не подпустил. И она не подпустит. И будет права, потому что ни черта он их не заслуживал. Не заслуживал ее. Не заслуживал называться отцом сыну, которого она вырастила, сама, без него, без помощи со стороны. Ветрова просто собрала себя по кусочкам, по кирпичику восстановила свой мир, который он так неосторожно разрушил, лишь с одной разницей — в этом мире не было места для Ника.
Он не помнил, как дошел до машины, как завел двигатель и выехал на проезжую часть, битком набитую машинами, что в общем-то было довольно странно для их города в такое время. Ник ехал на автопилоте, не разбирая дороги, давил на педаль газа, явно нарушая все мыслимые и не мыслимые правила дорожного движения, и думал только о том, что Аня оказалась намного сильнее его. А ведь она могла избавиться от ребенка, ей бы ничего это не стоило. Простая процедура и никаких проблем, никаких напоминаний о болезненном прошлом, кроме медицинской карты.
У Ветровой не было ничего, кроме квартиры, доставшейся ей от матери. Студентка второго курса, без гроша за спиной. Но она не избавилась, родила сына и изо дня в день дарила любовь ребенку, так сильно похожему на Ника, словно судьба-злодейка, насмехаясь, подарила Адрюшке внешность одну на двоих с отцом.
Ник не знал, как поступил бы на ее месте. Смог бы также? Смог бы подняться с самых низов, лишь дав себе обещание? У него не было ответов на все эти вопросы. Был лишь одни факт — Аня смогла. И сына всем своим сердцем полюбила, и жила только ради него одного. Ради сына от человека, втоптавшего в грязь ее светлые чувства, разбившего ей сердце.
Все также не разбирая дороги, Ник каким-то чудом оказался у дома родителей. Он столько времени игнорировал их звонки, злился, просто не мог с ними говорить. Ему необходимо было остыть. Но теперь. Теперь он не просто был зол, он был опустошен.
Он и раньше не питал особых иллюзий относительно своих родителей, но не допускал, насколько подлые и страшные это люди. А он… он просто глупец. Аня столько раз пыталась убедить его в их истинном к ней отношении, а он словно слепой котенок, не желал видеть очевидного. Они сделали все, чтобы разрушить их с Аней отношения, а Ник…Ник поставил последнюю точку.
Идиот. Какой же он идиот.
— Коля? — мать появилась из гостиной, стоило Нику только войти в дом.
Положа руку на сердце, он едва держал себя в руках, чтобы не придушить к чертовой матери обоих. Завидев сына, мать подсознательно сделала шаг назад. И правильно. Потому что он ни черта себя не контролировал. Эта женщина, его родная мать, своими руками сделала все, чтобы разрушить счастье единственного сына.
— Какая же ты… — только и сумел процедить Ник, сжимая ладони в кулаки и двигаясь на мать, заставляя ту все больше пятиться.
— Коля, ты чего?
Он не отвечал, просто продолжал переть на мать, словно бульдозер.
— Ник, — в гостиной показался отец. — Что происходит?
— Назови мне хотя бы одну причину, мама, хоть одну причину, почему я не должен тебя сейчас придушить, — звеня от напряжения, произнес Ник, глядя на мать.
Он смотрел на нее как маньяк смотрит на свою жертву, ту, за которой так долго охотился и которая теперь в его руках. Ник не шутил, он не видел причин, по которым ему хоть на миг стоило бы сжалиться над этой женщиной. И плевать, что она его мать.
Она сделала все, чтобы потерять право носить это звание. Он помнил, все помнил. Сейчас, когда злость немного отрезвила Варшавского, он с точностью воспроизводил в воспоминаниях тот день пять лет назад. Мать развела его словно, как пацана десятилетнего. И глазки у нее были такие овечьи, сама невинностью. И голосок такой бархатный. И беспокойство во взгляде такое правдивое, что Ник просто не мог ничего заподозрить. А ведь именно после ее слов, он, сорвавшись рванул к Ане. Сейчас каждый кусочек паззла сложился в совершенно ясную для Ника картину.
— Николай, — гаркнул отец, видно, все еще считая, что, повысив голос на сына, она мог оказать на него хоть какое-то влияние. Вот только по факту чихать Ник сейчас хотел на тон отца.
— Одну причину, мама, — словно не замечая отца и отмахнувшись от него, как от назойливой мухи, повторил Ник, глядя на мертвенно бледную мать. И если сейчас ее бы хватил удар, Ник бы просто развернулся и ушел, потому что его мать умерла… умерла в тот момент, когда он окончательно понял, как ловко его развели.
— Ник, да что происходит? — всхлипнула женщина, явно давя на жалость, только Варшавского это ни разу не трогало.
— Какая же ты… вы оба, — зло оскалился Ник. — Пять лет, пять, мать вашу, лет, я слепо верил в созданный вами спектакль. Пять лет я верил в то, что женщина, которую я любил, мне изменила. Скажи, мама, стоили ваши амбиции пяти лет жизни трех человек?
Он видел, как расширились глаза матери, как во взгляде мелькнула тень понимания, как на дне голубых глаз затаился страх. Как мог он быть настолько слеп?
