не может избавиться от сомнений – что бы ни случилось, постоянно вопрошает: «Почему?» Все пытается найти единственный истинный ответ, который разве что Небесный Владыка знает. Мысли эти мешают жить – оттого существа, обитающие в нашем мире, согласились о подобном не думать. Хуже всего то, что больной начинает сомневаться в себе. «Почему я считаю, что я – это я? А если я начну думать, будто я – кто-то другой? Кто я вообще?» Такие вопросы – самый опасное проявление болезни. Я гляжу, с тобой это и случилось. Увы, и лекарства, и лекари тут бессильны. Болезнь можно вылечить только своими силами. Если же не повезет, то жить тебе вечно с тяжестью на сердце.2

Письменность, изобретенную людьми, обитатели реки знали давно, но привыкли относиться к ней снисходительно. Разве мертвые знаки могут передать живую мудрость? С тем же успехом можно ловить руками дым! Даже от картин куда больше толку… Таково было общее убеждение, и потому грамотность достоинством не считалась – напротив, она якобы отнимала у существа жизненную силу. Неудивительно, что многие решили: в меланхолии Уцзина виновата его способность читать.

Недоверие к письменности, однако, не распространялось на размышления как таковые. Среди тринадцати тысяч речных созданий имелось немало философов. Словарный запас их был небогат, и потому даже самые сложные и глубокие проблемы они описывали просто и бесхитростно. Каждый обустроил на дне реки кабинет для размышлений по своему вкусу, и придонные воды наполнила философская задумчивость.

Вот старая, мудрая рыба купила дом с прекрасным садом и, устроившись у залитого ярким светом окна, раздумывала о таких предметах, как вечное счастье без сожалений. Вот группа благородных рыб, собравшись под сенью прекрасных изумрудно-зеленых водорослей, играла на цитрах и восхваляла музыкальную гармонию Вселенной. Безобразный тугодум Уцзин, болезненно откровенный и не пытающийся скрывать свои глупые страдания, быстро стал среди этих мудрецов мишенью для насмешек. Например, как-то один из них, подойдя к Уцзину, с самым серьезным видом спросил: «Что есть истина?» – и, не дожидаясь ответа, прошествовал дальше широкими шагами, с язвительной ухмылкой на лице. Другой – дух рыбы-фугу, – услышав о болезни Уцзина, явился к нему с визитом. Он решил, будто причина недуга – страх смерти, и нарочно пришел позубоскалить над больным.

– Пока ты жив, смерти нет. Когда приходит смерть, нет тебя. Следовательно, и бояться нечего, – заявил гость.

Уцзин и не думал спорить: смерти он совершенно не боялся, а болезнь его проистекала из других причин. Дух фугу отправился восвояси разочарованным.

В мире речных созданий душа и тело не были разделены так четко, как в мире людей, и потому душевный недуг Уцзина вскоре стал причинять ему и сильнейшие физические страдания. Не в силах больше выносить их, он решил:

– Раз дошло до такого, обойду всех мудрецов, лекарей и астрологов в реке. Пускай будет трудно, пускай надо мной смеются – я все вытерплю! Буду у каждого просить совета – пока не услышу то, что мне поможет.

С этими словами он надел простую монашескую одежду и отправился в путь.

Зададимся вопросом: чем обитатели реки отличались от людей? Все эти существа развили какие-то из своих качеств непропорционально, до крайности – даже до безобразия, что и сделало их чудовищами и оборотнями. Кто-то был чрезвычайно прожорлив – и потому отрастил себе огромные пасть и брюхо; иные славились необыкновенным распутством – и имели соответствующие органы гигантских размеров; третьи, напротив, отрицали радости плоти, и потому их тела усохли, став миниатюрными по сравнению с гигантскими головами. Все они притом были поглощены собой, считая свой взгляд на мир единственно правильным, – и даже не догадывались, что, беседуя с другими, можно прийти к более достоверным выводам. Принять чужую точку зрения для них было невозможно – настолько были раздуты и преувеличены у каждого характерные черты. Как следствие, на дне реки Сыпучих песков, не соприкасаясь друг с другом, словно колеблемые потоком водоросли, существовали сотни философских и метафизических учений и их сторонников – то находивших радость в тихом отчаянии, то исполненных бесконечной бодрости, то вздыхавших о стремлении к недостижимому.

3

Первым, кого посетил Уцзин, был даос по имени Хэй Луань[59], самый известный в то время волшебник. Жилище свое он построил в неглубоком месте реки, нагромоздив там валуны. Над входом красовалась табличка «Пещера луны и трех звезд». Хозяин обладал телом человека и рыбьей головой; про него говорили, будто он умеет исчезать и появляться по собственной воле, вызывать зимой грозу, а летом снег, заставлять птиц ходить по земле, а зверей – летать.

Уцзин служил у Хэй Луаня три месяца. К волшебству он был равнодушен, но верил: если уж мастер овладел этим умением, то, верно, он и правда мудрец, постигший тайны Вселенной, – а значит, и с его, Уцзина, недугом справится. Увы, итогом стало лишь разочарование. И сам Хэй Луань, восседавший на спине гигантской черепахи в глубине пещеры, и несколько десятков учеников, всегда толпившихся вокруг него, только и говорили, что о невероятном и поражающем воображение искусстве магии – а также о том, как использовать его в практических целях, чтобы, например, отводить глаза врагам или отыскивать сокровища. Никого не интересовали бесплодные рассуждения Уцзина. В конце концов его, осыпав насмешками, выгнали из Пещеры луны и трех звезд.

Дальше Уцзин направился к престарелому демону-креветке по имени Ша Хон – Песчаная Радуга. Согнутый, как лук, отшельник жил, наполовину зарывшись в песок на дне реки. Уцзин прослужил три месяца и у него, выполняя все поручения и одновременно познавая тайны философии. Пока он разминал скрюченному отшельнику спину, тот с видом самым глубокомысленным вещал:

– Весь мир – пустота. Что в нем хорошего? Только одно: рано или поздно ему придет конец. Тут и думать не надо. Достаточно глянуть по сторонам: непостоянство, тревога, тоска, страх, разочарование, борьба, усталость… Мы – потерянные, слепые, неразумные, запутавшиеся, – бредем, сами не зная куда. Наша жизнь – единственный миг в настоящем, который исчезает на глазах, обращаясь в прошлое. И следующий, и тот, что за ним, – словно песок под ногами путника, карабкающегося по дюнам. Где же отдохновение? У нас нет выбора, кроме как брести дальше, ведь если мы остановимся, то упадем. Такова наша жизнь. Счастье? Ложь, не имеющая отношения к действительности, – напрасная надежда, которую мы выдумали сами…

Увидев обеспокоенный взгляд Уцзина, отшельник добавил, словно желая его утешить:

– Да вы, юноша, не тревожьтесь. Те, кого сметет волна, утонут, но тот, кто оседлает ее, останется невредим. Можно преодолеть взлеты и падения и достичь нерушимости и неизменности. Древние мудрецы умели подняться над добром и злом, отрекшись от себя и