подходящий момент”. Подходящий момент не заставил себя ждать. В один прекрасный день она вышла на черную лестницу и давай как пономарь: “Мы не можем жить спокойно, пока эта грязная собачонка здесь находится!..” – и так далее и тому подобное. Сначала я делала вид, что не слышу. Но как поняла, что она нипочем не успокоится, пока я не отвечу, выскакиваю во двор, задираю халат, а на мне даже трусов тогда не было, поворачиваюсь и пержу ей прямо в лицо, пррррр! И где только взяла, Нина? Прямо как по заказу. И говорю ей: “Вот тебе мой ответ, госпожа Маргарита, причем на твоем родном языке!” Возвращаюсь к себе и грохаю дверью…»

«Ты что, правда это сделала, кира-Экави? Задрала халат?»

«А почему бы нет? Она меня достала по горло. Бывают люди, которые слов не понимают. С этого дня она уже не осмеливалась устраивать мне сцены. Как сталкивалась со мной у калитки, краснела, как свекла. Как будто говорила: “Ну разве мне справиться с этой задницей!” Но если я тебе все это и рассказываю, то только для того, чтобы ты поняла, в какой тяжелой фазе были наши отношения с домовладельцами, когда в одно прекрасное утро прибывает моя многоуважаемая старшая дочь и без лишних церемоний объявляет: “Буду с вами теперь!” Так вот она говорила. Из всех моих детей она одна усвоила эту отвратительную салоникскую манеру говорить. Я уж не говорю о ее лексике: сестру она называла кардесиной, а полотенце для лица – пескирой. “Буду с вами теперь!” – говорит она мне, даже не поинтересовавшись, а хочу ли, могу ли я ее принять. Я знала, что уж на этот раз у хозяйки будут все основания для бешенства. Но даже если бы и не было хозяйки, оставался вопрос площади. Дом, как я тебе уже говорила, был крошечным. Мы еле-еле впихнули нашу собственную мебель. Но как бы я сказала “нет”? Она всегда жаловалась, что мы не считаем ее членом семьи. Ну разве с Еленой можно договориться? Она приходит в бешенство, обижается, все ей кажется, что мир смотрит на нее искоса и желает ей всяких гадостей. “Ну давай, – говорю ей. – Ужмемся еще немного, в тесноте, да не в обиде”. О хозяйке и наших скандалах и слова ей не сказала. С нее сталось бы подумать, что я ей это специально говорю. Сначала все шло хорошо. Хозяйка молчала, сама Елена была просто образцом дружелюбия. Но недолго. Очень скоро мы начали ругаться по самым глупым поводам. Она закатывала мне истерики из-за того, что я брала Акиса на руки и пела ему песенку, которую когда-то слышала от моей покойной матери:

У меня есть сын, и я рада.

Что невесткой буду богата,

У меня есть дочь, и мне радости не видать.

Где я буду ей приданое искать…

Она злилась, что я не вожусь с ее дочерью. Господи, прости, но более безобразного ребенка я в жизни своей не видела. Голова у нее была как бутылочная тыква. “А что, у меня нет права возиться с каким хочу ребенком? – говорила я ей. – Тебе-то кто мешает самой взять свою дочь да и приласкать ее?” Она выходила из себя. Говорила мне, что я слаба по части мальчиков, что от мальчиков я когда-нибудь и получу по полной, что все эти мои ласки да заботы погубили Димитриса, что, когда она была маленькой, я ее била без всякой на то причины, потому что ревновала. Без причины! Я вот однажды сяду да расскажу тебе все, что она вытворяла, пока была маленькой, так у тебя волосы дыбом встанут. “Ты ко мне ревновала!” – твердила она. Это я, Экави, ревновала к Елене? Со смеху лопнуть! “Ты была сумасшедшей истеричкой, поэтому отец тебя бросил и ушел к Фросо!” И слово за слово начинался скандал, да такой, что нас вся округа слышала. И если до этого ни хозяин, ни его жена не говорили мне ни слова, то через два месяца он меня остановил и очень вежливо сказал: “Госпожа Лонгу, вы знаете, что до сегодняшнего дня я не вмешивался в ваши разногласия с моей женой. Я знаю, что она женщина немного нервная и вспыльчивая. Кроме того, я взял за правило не вмешиваться в женские склоки. Но вот проблема гостей, госпожа Лонгу, проблема гостей… Хорошо бы, чтобы мы с вами больше не возвращались к этому вопросу…” Я не знала, куда девать глаза. Не знала, что ответить. Долгих им лет жизни, но их было трое. “Как бы там ни было, она вот-вот закончит свой дом, господин Маргаритис, – говорю ему, – только вот отделка осталась. Потерпите немного. Как вы знаете, – продолжаю, – ее муж умер и оставил ее с двумя сиротками”. А что я должна была ему говорить, чтобы разжалобить? Как мать, я должна ей помогать… Елене же я снова ни словом не обмолвилась об этом разговоре. Только с Поликсеной и обсудила. “Будьте готовы найти новый дом, – вот что она мне сказала, – или я должна сделать и эту работу?” Бедная Поликсена! Она всегда была мужчиной в доме. Приносила мне весь свой заработок. И мало всего этого, так я вдруг обнаруживаю, что Елена связалась с дантистом с нижнего этажа! “Не ты ли мне говорила, – заявляет она мне со своей обычной наглостью, – что надо найти себе порядочного молодого человека, выйти замуж, чтобы мои дети не остались без отца? Чего ж ты теперь бесишься?” Ты поняла, Нина, она имела бесстыдство надо мной же и смеяться. “Слушай, ты за кого меня принимаешь, а? – говорю ей. – Что, других мужчин больше нету, все как один повывелись? Надо тебе связаться именно с тем, кто живет в нашем доме, чтобы хозяйка узнала и вышвырнула нас отсюда в полсекунды?” Но, разумеется, я была вынуждена проглотить и это. Ладно, сказала я самой себе, в конце концов, давай посмотрим, что из этого дела получится. Вполне вероятно, что она его окрутит, тогда и она успокоится, и мы от нее избавимся. Однажды, днем уже, часов пять было или полшестого, прибегает ко мне Софитца и говорит: “Я ненадолго, у меня проблемы с Риной. Я тебе потом об этом расскажу. Я буквально на секунду залетела, чтобы узнать, что тут с тобой происходит, что это тебя так давно не видно, не слышно! Кстати, ты слышала новости о своем прежнем домовладельце Давикосе?” – “Какие еще новости?” – “Ну ты даешь, – говорит она мне, – ты что