Долгом счел написать сие, ежели на мне лежит проклятье или призовет господь меня в неурочный час к себе…

Ушаков вернул бумагу в папку и поднял глаза на Самойлова:

– Ну, а ты что вычитал?

– По донесению земского коменданта, – принялся докладывать Иван, – выходит: в деревеньке, что при усадьбе, душ сто крестьян. За последний год растерзаны три девицы и два отрока, кои пасли скотину. Старый барин в последний год сильно хворал и из дому почти не выходил. Да, а сын его, коего государь определил морскому делу учиться в Голландию, приезжал несколько лет тому назад.

– Говорят, кутил непотребно, – вставил Туманов, – да опять на службу уехал, не дождавшись возвращения отца, который турка воевал с Петром Алексеевичем.

– Крестьяне все, как один, уверяют, что в усадьбе сам дьявол обитает. Подходить боятся и в темное время суток вообще из дому не выходят, – продолжил Самойлов. – После того как нашли Луку мертвым, старый помещик прожил еще с неделю. Умер во время обеда, в тот момент, когда камердинер отошел за вторым блюдом. Он даже сразу не разобрал, что хозяин помер: сначала думал, что тот в размышлении сидит.

– Так что, в усадьбе нынче кто живет? – спросил Ушаков.

– Только старый камердинер с племянницей, – ответил Туманов.

– Вот что, Самойлов, – решил Андрей Иванович, – поезжай-ка ты туда да осмотрись, а я Толстому отпишу. Вызовем мы молодого барина из его плаваний, и, может, он что новое нам расскажет. Егорку с собой возьми. Он там бывал и сгодится тебе помощником, а раз в три дня отсылай его курьером ко мне с полным докладом. Иди!

Ну вот и новое задание на Иванову голову свалилось! Что ж, такая служба у него беспокойная. Хотя Самойлову она была, пожалуй, по душе. Раскрыть тайну, собрать из кусочков всю картинку происшедшего, ухватиться за ниточки и вытянуть на божий свет скрытую доселе правду – все это было весьма увлекательно, а осознание того, что он еще и на страже Отечества стоит, давало Ивану чувство заслуженной гордости, каковое само по себе немалого стоит. Он молча по-солдатски вытянулся, кивнул и отправился собираться в путь-дорогу.

Егорка починял гусиные перья и отдавался этому занятию со всем своим усердием. Лиза, бывшая причиной того, что все перья пришли в негодность, выскользнула из комнаты, дабы не попало. Он не стал долго шуметь на юную воспитанницу, достал нож и приступил к делу. Со стороны ни дать ни взять – поэт за точением перьев, никак не меньше. Наконец, Егорка осмотрел результат своих трудов, цокнул языком и победно пропел первый куплет походной песни, пропел бы и больше, но вдруг на его голову грубо нахлобучили треуголку по самые глаза. Певческое настроение разом улетучилось. Пару секунд он пытался сообразить, что, собственно, стряслось, потом понял, что увлекся и не заметил возвращения хозяина. А тот, не успев войти, нырнул с головой в сундук, пистоли вытащил, карту…

– Уезжаем куда? – решил уточнить денщик.

Собственно, подготовка к отъезду налицо, только

уточнить надо, один ли Иван собрался отправиться или его, Егора, тоже берет.

– Есть такая думка, – неопределенно высказался Самойлов, разглядывая карту. – Где же эта дорожка-то.

– И надолго? – продолжал вытягивать разъяснения Егорка.

– Кто ж его знает. – задумчиво буркнул Иван. – А ты чего сидишь? Давай вещи собирай в дорогу. И сапоги мои захвати – они там, под лестницей. Давай, давай, поторапливайся. надо девчонку нашу пристроить куда-то пока…

Он еще хотел что-то добавить, но увидел Лизу в дверях комнаты. Девочка стояла неподвижно, с охапкой дров в руках, и внимательно следила за дорожными приготовлениями. Потемневший взгляд ее не предвещал ничего хорошего.

– Лиза? – Ваня понял, что предстоит непростой разговор.

И вправду девочка с чувством швырнула дрова, резко развернулась и выбежала.

– Не в себе наша сиротка, – покачал головой Егорка.

Его немного смешило столь норовистое поведение их подопечной. Но и некоторую жалость к ней, а может, даже и неосознанную нежность он тоже испытывал. Потому поспешил добавить:

– Вас-то как любит! Негоже ее оставлять без присмотра. Я что думаю, ваша милость, свезу-ка я ее пока в монастырь, пусть монахини приглядят. А когда воз-вернемся – заберем.

А что, прав он. И как Иван сам не додумался?

– Хорошо, свези, – сказал он и поднялся.

Хотелось поскорее убедить Лизу, что ее обида напрасна. Он нашел девочку на лестнице. Она сидела, свернувшись комочком, уткнувшись носом в коленки, и не шевелилась. Иван опустился рядом на ступеньку и склонился к ней.

– Ну и что ты опять, как мышь, схоронилась?

Лиза не ответила и не пошевелилась. Тогда Ваня начал объяснять:

– Ты не подумай, мы же не бросаем тебя. Надобно по делу съездить. А что ж ты хотела, чтобы я целыми днями на печке сиднем сидел?

В ответ – лишь угрюмое сопение. Иван попробовал подойти к вопросу с другой стороны:

– Вот что, я как возвернусь, мы с тобой на ярмарку съездим. А? – Он слегка подтолкнул девочку в плечо. Та не пошевелилась.

– Лиз, Лиза, – настойчиво позвал Самойлов. – Ну что ты, глупенькая, ну не брать же мне тебя с собой?

Эти слова неожиданно возымели действие: девочка вдруг с надеждой глянула на опекуна и крепко прижалась к его руке, как бы говоря – или с собой бери, или не отпущу тебя вовсе!

Вот те на! Чего удумала! Как бы объяснить ей. – мучительно размышлял Иван. Но тут некстати на лестницу вышел Егор, радостно демонстрируя пару дорожных сапог:

– Ваша милость, сапоги-то я нашел не под лестницей!

Самойлов только рукой махнул на него – не до того, мол. Откуда-то вдруг поднялось в нем раздражение: ну почему всем нужно объяснять такие простые вещи! Ведь понятно, что он человек подневольный, что был приказ и надо выполнять. А значит, он уедет, Лиза останется, и говорить тут не о чем.

– Значит, так, с собой тебя не возьму! Все! – отрезал он.

Девочка вздрогнула от такой перемены в голосе Ивана и внимательно посмотрела ему в глаза: это он всерьез сердится или просто пугает ее, чтобы слушалась?

– Марш к себе в комнату! Лиза! – почти крикнул Иван, распаляясь еще больше – от бессилия что-либо втолковать глупышке.

Лиза поджала губы, поднялась и убежала к себе.

– Эх, ваша милость, нельзя с дитем как с солдатом-то. – покачал головой Егорка.

– Во! Ты меня еще поучи! – в сердцах ответил Иван.

Он и сам понимал, что неправ, что надо было найти какие-то слова – добрые, нежные, что приказать куда проще, чем объяснить и понять самому. Но не умел он беседы вести с маленькой девочкой, и что творилось у нее в душе, было для него загадкой. А Егору нечего нос свой длинный в эти дела совать! И вообще, чего он тут стоит?