Люди Мазони могли легко настроиться на милицейскую радиоволну. Они с удовольствием слушали, о чем говорили между собой менты.

Однажды Мазоня, настроившись, услышал, как одна дежурная машина передавала другой: «Девочка что надо! Хочешь трахнуть? Ради бога, жми сюда!»

Мазоня оперативно сработал. Его боевики быстро оцепили то место, где должно было произойти по вине милиции «происшествие». Молодым парням в милицейской форме дали возможность «раздеть» девочку, а потом накрыли… Все, конечно, было шито-крыто, да только теперь сексуально озабоченные милиционеры находились в зависимости от Мазони. Для него это было важно, так как те принадлежали к соседнему району.

Бачки неплохо вписались в его структуру, но за ними нужен был глаз да глаз…

Поначалу всплывший Мишка Топор не вызвал у Мазони серьезных опасений. Но когда он узнал о «секретном сходе» некоторых вожаков бачков, решил: Топор пошел ва-банк.

Особенно Мишка попер на Душмана — мол, предал, шестерка, и тому подобное…

Душман испугался и быстренько прибежал к Мазоне. Это он сообщил о «секретном сговоре» и о желании Мишки перетянуть на свою сторону шакалов, обещав им контроль над перекупкой автомобилей. Кроме того, шустряк Мишка нащупал ниточку к кое-кому из дружков Хозяина, недовольных Мазоней. Уж кто-кто, а Мазоня тех, кто перешел к нему от Хозяина, не обижал — наоборот, с ними он был особливо осторожен и цацкался, ублажая порой непомерные аппетиты.

Не то что Мазоня обиделся — просто понял, что зря дал такую свободу; и если он сейчас не натянет вожжи, они, паразиты, объединившись, быстро обрастут боевиками и шестерками. Времени на раздумывание не было: то, что Юрка-Хорек и Мишка Топор снюхались и затевают «свору», было ясно и без посторонних глаз. И если проявить мягкотелость, тогда все — это его погибель…

Мазоня не спал ночь, много курил и, мучимый жаждой, тянул из холодильника пиво. Но наутро он был свеж и даже выглядел отменно — разве в голосе появились жестокие и нагловатые нотки. Он вызвал Якуба и Мишку Кошеля. Долго не обсуждали. Думали лишь о том, кому лучше поручить деликатное дело… Остановились на Зыбуле — другим пока доверять было опасно. Зыбуля, хоть малый и с перехлестом, но свой, Мазоня в нем не сомневался.

Юрка-Хорек и Сиксот лежали на полу — жарко… Рядом на тахте притулился Мишка Топор, обхватив грузную бабу, хозяйку малины, и старался ее «разогреть» — Топора тянуло на секс. Все изрядно выпили и были в состоянии душевной невесомости, когда на все, как говорится, наплевать.

Хорек, раскиснув, раздобрев и разбросав руки, лениво тянул незамысловатые слова блатной песни, в то время как Сиксот, боязливо поглядывая на Мишку — где-то в глубине сидело, как заноза, ревнивое чувство, — глуповато и нудно слюнявил Хорьку о том, что во всем виноват Зыбуля… Если бы не Зыбуля, он, Юрка-Хорек, мог бы занять в этом мире по крайней мере место бригадира, а то и лидера… Сиксот умно травил рану, хотя Юрка-Хорек едва ли все понимал, что ему напевал Сиксот, но что-то до него все же доходило и распаляло его пьяную душу.

— Зыбуля?! С этой падлой мы еще повстречаемся, — протянул он пьяно и зло, отталкивая от себя Сиксота, — и с тобою тоже…

Сиксот пытался оправдаться, но Юрка-Хорек заорал:

— Заткнись, морда!

Сиксот затих и присмирел; был слышен лишь Мишка Топор, который, развалив толстушку, сопел и ругался матерно, не в силах сладить с бабой.

Кто-то резко надавил на дверь, она подалась и легко отошла. На пороге стояли невозмутимо Зыбуля и его молодцы в спортивных костюмах.

— Ишь как развалились… Курвы забавляются, — небрежно бросил Зыбуля и, подойдя к Юрке, язвительно заметил: — С Сиксотом водишься — значит, нас поменял на шакалов…

— Ты покороче, — прошипел, как змея, Хорек. — Я вор в законе… А ты кто, козявка?

— А мы можем и подлиннее. — И Зыбуля кивнул головой. — В машину его.

Несколько боевиков схватили Хорька и, защелкнув наручники на руках, потащили к дверям. Юрка-Хорек с перекошенным от злобы лицом, в обиде вырывался и, сатанея, извергал потоки изощренного мата.

Сиксот, не на шутку испугавшийся и, может быть, больше других осознавший свое положение, уговаривал Зыбулю понять его.

— Блатари мы… А блатари все равны. И ты, Зыбуля, и я — мы все равны, как перед Богом, так и перед нашим законом…

— Перед Богом — да, — засмеялся Зыбуля, — а здесь неравны… — И сильно толкнул ногой Мишку Топора.

— Ты, мымра… поднимайся!

Мишка Топор с налившимися кровью глазами выхватил блеснувший ножик. Но Зыбуля ловким ударом ноги тут же вышиб его. Мишка Топор был слишком пьян, чтобы сопротивляться… Второй целенаправленный удар ноги свалил Мишку с тахты, третий — распластал на полу.

— Ненавижу! — храпел Мишка.

— Господь с тобой, — спокойно молвил Зыбуля. — Только знай, Топор, тебе пришел конец. Мазоня — это не Хозяин, которого ты водил за нос. Лучше бы ты как ушел, так и не возвращался.

— Плевал я на твоего Мазоню! Я сам себе Мазоня, понял?

— Кочерыжишься? — Зыбуля с размаху ударил ногой по физиономии, хлынула кровь. Мишка Топор еще пытался встать, но удары на него посыпались с разных сторон: это бил уже не Зыбуля, а били боевики, остервенело, страшно, пока Мишка Топор не потерял сознание.

В сосновом бору было сумрачно. Песчаная дорога вела к кордону. В полуразрушенном каменном сарае на грязной, залежанной соломе валялся связанный ремнями Юрка-Хорек.

Вот уже сутки как он не ел и не курил. Бросили его, словно за ненадобностью, как какую-нибудь падаль…

В глухой ночи, протрезвев и промерзнув, Юрка-Хорек стал многое осознавать: теперь он понял, что словоблудие на помолвке ни к чему хорошему привести и не могло; Мазоня стал крупной рыбой и ему, Юрке Хорьку, вкупе с Мишкой Топором его не свалить: он уже сумел пустить здесь глубокие корни и подчинить себе уголовный мир города… Каким же оказался глупым он, Юрка-Хорек, так наивно попавшийся на крючок Топора! И если уж начинать, как думал Юрка, то совсем по-иному… Не с помолвки же, где распустили языки, словно деревенские бабы на завалинке.

Он вспомнил свою невесту, статную деваху с большими васильковыми глазами, ее жаркие губы и слова про вечную любовь, и стало совсем не по себе, на душе стало сумрачно, как в этом лесу.

Попытался было повернуться, так как затекло плечо, но ремни, затянутые туго, болью резали тело. Так и оставшись в прежнем неудобном положении, Юрка-Хорек застонал…

Выбраться отсюда было невозможно, тем более никто из его близких корешей об этом не знал и