Его лицо казалось высеченным искусной рукой скульптора из небесного мрамора. Крепкий, мужественный нос, прекрасно вылепленные губы, твердая линия гладко выбритого волевого подбородка. Она вспомнила, как он спас ее от нападения в притоне на Сент-Жиль, как заслонил собой от пули на кладбище. И как не стал смеяться над ее боязнью темноты, а просто принес свечи. Единственный мужчина, которого она хотела себе в мужья и которого она любила. Мэриэнн больше не думала ни о чем. Все ее страхи и волнения исчезли. Глядя ему в глаза, она произносила слова, шедшие из самого сердца:

— Я, Мэриэнн Элизабет Уинслоу, беру тебя…

Когда она закончила говорить, Рейф надел ей золотое обручальное кольцо на средний палец левой руки, и священник провозгласил их мужем и женой.

— И пусть не разорвет никто из людей то, что благословил Господь.

Рейф нагнулся к ней и поцеловал не тем формальным вежливым поцелуем — прикосновение губ к губам, а страстно и яростно. Мэриэнн почувствовала себя почти совсем опустошенной. Когда он наконец отстранился, гости и даже ее мать смотрели так, словно не верили в происходящее. Глаза брата сузились и потемнели, как грозовая туча. А отец… будто испытал облегчение.

* * *

Свадебный обед проходил в столовой. Им подавали нежные стейки и самое лучшее шампанское. В центре стола стоял сахарный замок, вылепленный еще по случаю свадьбы Мэриэнн с Пикерингом, и торт, приготовленный ко дню ее рождения. Отец стал душой праздника. Смеялся, шутил и, вопреки своей обычной манере, был самым радушным хозяином. Мэриэнн мучила совесть, ведь он не знал всей правды.

Она взглянула на Рейфа. Он смотрел на нее так, будто понимал, о чем она думает. Мэриэнн почувствовала, как под столом он коснулся пальцами ее руки и погладил. Улыбнулся. Мэриэнн улыбнулась в ответ, и ее сердце озарилось радостью, которую мог даровать только он. Этой радости хватило, чтобы выдержать и свадебное пиршество, и беседу с гостями, и выступление струнного квартета, заказанное отцом по случаю праздника.

Когда все закончилось и им с Рейфом настало время уезжать, Мэриэнн снова охватила тревога. Особенно после того, как мать, обнимая ее, шепнула на ухо напоминание, которого девушка не хотела слышать. Отец просто посмотрел на нее и кивнул так, словно хотел сказать, что все идет хорошо. Потом взял ее руку и поцеловал, прежде чем передать Рейфу.

— Теперь она ваша жена, — сказал он, и его голос дрогнул от волнения. — Берегите ее.

Мэриэнн заметила, что Рейф слегка напрягся, глядя на отца. Но когда его пальцы сомкнулись вокруг ее руки, он выглядел абсолютно спокойным.

Не говоря ни слова, Рейф повел Мэриэнн к ожидавшему экипажу, усадил ее и сам занял место напротив.

Все гости высыпали на улицу, желая им доброго пути. Стоявшие на ступеньках крыльца отец с матерью горделиво улыбались. Позади них, прислонившись к косяку парадной двери, примостился брат, глядя темными злыми глазами, лицо его было мрачным. Когда они тронулись, Мэриэнн показалось, что до нее донесся шепот теней из прошлого.

Впереди ночь, и холодный ветер страха дул Мэриэнн в лицо.

Почувствовав ее волнение, Рейф решил, что ей трудно вернуться женой в дом, где она однажды побывала пленницей. Тишину гостиной нарушало громкое тиканье часов.

— Твой день рождения оказался богатым на события, — заметил он.

— Да.

Пауза затягивалась.

— День был длинным, Мэриэнн, — продолжил Рейф. — Нам пора в постель. — Ему не терпелось заняться с ней любовью, сделав ее своей женой на самом деле.

Пытаясь уклониться от его взгляда, Мэриэнн уставилась на чашку с чаем, стоявшую перед ней.

— Я еще не допила чай. — Она сделала очередной глоток.

Она так долго пила чай, что оставшаяся в чашке из тонкого костяного фарфора жидкость должна была давно остыть.

— Тогда возьми с собой.

Она посмотрела на него снизу вверх с выражением ужаса на лице.

— Этот дом теперь твой, Мэриэнн. Здесь нет слуг, кроме Каллертона. Нам не нужны церемонии. Ты здесь хозяйка, можешь делать все, что тебе хочется.

Легкая улыбка тронула губы Мэриэнн, но моментально исчезла, и она так крепко сжала ручку чашки, что пальцы побелели.

— Пойдем. — Рейф протянул ей руку.

Мэриэнн очень аккуратно поставила чашку на блюдце, не отводя от нее глаз. Он заметил, как прежде, чем подняться на ноги, она сделала глубокий вдох с видом женщины, идущей на казнь. Взгляд Мэриэнн остановился на его руке, и после некоторых колебаний ее пальцы легли в его ладонь. В комнате было тепло. Огонь в камине пылал, прогоняя осенний холод. Но рука Мэриэнн была холодна как лед. Она избегала смотреть на него. Рейф нежно обнял ее и прижал к себе. Она же оставалась неподвижной, напряженной и холодной.

— Мэриэнн, — ласково позвал он.

Она сглотнула и продолжала стоять не двигаясь. У Рейфа возникло ощущение незримого кого-то третьего. Он дотронулся до краешка ее подбородка и приподнял вверх ее голову, чтобы она не могла прятать лицо. Прежде чем она смогла это сделать, он заметил в ее глазах тень страха.

— Тебе не о чем беспокоиться. Мы не будем делать того, чего ты не захочешь, — успокоил Рейф. — Обещаю.

Она взглянула на него, потом протянула руку и погладила его по щеке с особенной нежностью.

— Ты добрый человек, Рейф Найт. — Ее прикосновение было легким, ласковым и наполненным любовью.

— Во мне много всего намешано, Мэриэнн, но доброты нет.

Они оба знали правду о том, каков он.

— Что бы ты ни говорил, ты был добр ко мне.

Мэриэнн повела рукой, при свете пламени блеснуло золотое обручальное кольцо. Рейф поймал ее пальцы, поднес к губам и поцеловал кольцо. Почувствовал, как в нем поднимается волна желания. Она его жена, его женщина. И Рейф стал целовать ее тонкие пальцы, ладонь, запястье, лаская его языком, будто пробуя на вкус.

Неглубокий хриплый вздох вырвался из груди Мэриэнн, и она, став более податливой, склонилась к Рейфу, положив руку на лацкан черного фрака.

— Мэриэнн, — прошептал он, нежно целуя ее в губы, возбуждая движениями языка.

Как же она трогательна и невинна, открывшись ему. По мере того как разгоралась таившаяся в ней страсть, тревога таяла. Рейф почувствовал, как расцветает в ней цветок желания, такой же горячий, как тот, что алел в нем. Он поднял ее на руки и понес в свою спальню.

В доме царила полнейшая тишина. Каллертон ушел, оставив их наедине в первую брачную ночь.

Рейф захлопнул дверь и поставил Мэриэнн на турецкий ковер, не разжимая объятий. Огонь в печи все еще горел, вспыхивая оранжевыми и красными языками, даруя тепло. Мэриэнн взглянула на постель, и Рейф вновь почувствовал, как каменеет ее тело.

— Рейф, — шепнула она, и в глазах отразился такой ужас, что он остолбенел. — Я… — Она закусила губу.