Огонь ненавидел темницы.

И желал свободы.

Огонь требовал выйти. И вообще, чему Арей подчиняется? Кому он подчиняется? Тем, кто много слабее его, Арея? Он способен уничтожить любого…

…тех, кто приходит.

Говорит.

О чем?

Разве способны они понять…

– …послушай, – голос Фрола Аксютовича доносился сквозь гул пламени. – Ты не должен поддаваться. Ты хозяин над силой своей…

Огонь смеялся.

Хозяин?

Разве Арей способен на что-то без него? Нет, это огонь создал это тело. Огонь его и разрушит, если, конечно, Арей не проявит толику благоразумия. Пусть он выйдет.

Хотя бы из круга.

– Пентаграмма тебя сдерживает. – Фрол Аксютович приносил ужин. Или завтрак? Обед? Не важно, человеческая еда давно стала лишней. Арею требовалось иное, но ему не позволяли.

Мучили.

– Но это временное решение… Арей, чем больше проходит времени…

…время ничто.

Время имеет значение только для людей. А пламя вечно. И Арей вечен… бессмертен. Всесилен.

– Арей…

Они не понимают.

…иногда вместо Фрола Аксютовича появлялся другой. В нем тоже горел огонь, но плененный…

– Еще держишься? – этот другой злил.

И злость открывала пламени выход. Оно вспыхивало, катилось огненной стеной к границе пентаграммы и разбивалось на искру.

– Держишься… знаешь, а я ждал от тебя большего… – тот другой был насмешлив.

Он не сочувствовал.

Почему?

Потому что ему все равно, выживет ли Арей.

И даже выгодна смерть его. Это озадачивало. И вновь же злило.

– Все-таки человеческая кровь сказалась… твой отец был слаб. И эта слабость передалась тебе.

– Нет.

– Надо же, заговорил. – У того, другого, имелось имя. И Арей его вспомнил. С трудом, но вспомнил. – Значит, еще не все потеряно… смолчал бы, я бы тебя уничтожил. Знаешь почему?

– Нет.

Говорить сложно. Человеческая речь примитивна, скупа на оттенки, ей не сравниться с песней пламени, и потому Арею не нравится говорить.

Тяжело.

Но тот, другой, не станет слушать огонь.

– Потому что потеря речи – первый симптом полной деградации. Немые не возвращаются. Никогда.

Кирей.

Он родич. Дядя. Он нахален и горделив.

Не поможет.

Ни Арею не поможет, ни огню. И милосердия ждать не стоит… какое милосердие от того, кто сам обрек Арея на эту муку? Теперь он почти вернулся, и пламя отползло, затаилось в груди.

Жжет.

И плечи горят. Руки… Арей взглянул – так и есть, обгорели едва ли не до кости. И черно-красная спекшаяся шкура потрескалась.

Было больно.

Арей не хотел больше боли, и потому позволил огню забрать ее. Спрятался. Ненадолго. Конечно, ненадолго… время ведь не имеет значения. Кирей вернется, и тогда они поговорят. Быть может.

Появление этого гостя Арей пропустил. Он спал.

Или находился в полусне…

Или вовсе умер, вновь позволив пламени одержать верх. Он устал бороться, и, говоря по правде, каждое возвращение требовало все больших сил. А сил не оставалось.

У человека.

– Доброй ночи, Арей, – сказал гость, озираясь, словно сам не понимал, как оказался в этом месте. Что за оно? Арею казалось, он неплохо изучил Акадэмию, но сейчас, сколько ни пытался, не мог понять, где находится.

Под землей?

Над землей?

Вовсе не в Акадэмии?

Камень вокруг.

Под ногами – гранит. Стены им же укрыты… и потолок… дверь и та за щитом гранитным прячется. Но хуже – не камень, истинное пламя способно и его заставить плакать, но рисунок, в камне высеченный. Арей изучил его, запомнил намертво, каждую линию, каждый поворот.

Рисунок был идеален.

Но пламя вновь и вновь пыталось прорваться сквозь границу.

– Не надоело тебе сидеть на цепи?

Слова сгорели в огне пожухшими листьями, и пепел их царапнул горло.

– Ты меня понимаешь? – Человек склонил голову набок. – Должен понять… или ушел слишком далеко? Жаль, если так…

Его разглядывали.

С интересом. С легким сожалением, которое ощущалось перцем на губах. И Арей знал, что сожаление это – вовсе не оттого, что он, Арей, скоро умрет. Нет, гость сожалел, что смерть эта разрушит его планы. И огню, который мнил себя всеведущим, стало любопытно.

Настолько, что огонь позволил Арею вновь стать человеком.

Ненадолго.

– Кто… ты…

Арей сумел подняться.

На четвереньки.

И добрался до линии, вплавленной в камни. Остановился, не способный ее пересечь. Будь он человеком… для человека линия – лишь линия. Переступит и не заметит, но нынешний Арей был пламенного роду, огненного племени.

И потому замер.

– Поди ж ты, говорить способен. – Человек присел на корточки.

Под маскою.

Не высок.

Не низок. Никаков. Взглядом скользнешь и не зацепишься… а заклинание интересное. Арей видел его изнутри, плетение кружевное, такое не каждым рукам под силу.

И конечно, в амулет его упрятать можно, да искривится.

Сомнется.

Надо же, какие мысли… рукодельные.

– Что ж, раз способен, то и поговорим. Все одно тебе делать нечего. Крепко тебя Фролушка запер… на цепь посадили. Не обидно?

Огонь рассыпался, разползся дорожкою вдоль границы, огненным хлыстом витым, притворился безопасным. Люди ведь доверяют пламени? Иногда. Они заводят его в очагах, прячут в черных жерловинах печей, приживляют на тончайшие нити восковых свечей… они греются.

И подкармливают пламя смолистыми дровами.

Жирным углем.

Расслабляются в тепле… но этот не таков, он не готов протянуть руку к огню, пусть в подвалах и холодно. Этот холод не позволял Арею сгореть.

А человек лишь пальцем вдоль границы провел.

– Ты здесь… они там… тебе обещали вернуть дар, но не предупредили, чем это чревато. Иначе ты бы не согласился. Или согласился бы?

– Не… знаю…

Говорить тяжело. Огню чужды слова, но Арей все еще пытается быть человеком. Только это тяжело. Согласился бы?

Остаться без дара.

Пусть и не невольником, но… кем? Никем. Бывших магиков не бывает, а он… стать человеком? Просто человеком? Быть может, этому человеку нашлось бы местечко при Акадэмии или еще где, небось отписал бы Фрол Аксютович кому из дружков. Мол, так и так, приютите, будьте ласкавы, найдите дом и дело по плечу, раз уж вышла этакая незадача.