– Тебе бы не помешало завести друзей. А то все один да один.

– Со мной всегда мой Бог, – смиренно произнес Ланс, отвечая крепким рукопожатием.

Роган усмехнулся:

– Нет Ему до нас дела. Если бы было, вряд ли допустил, чтобы по земле ходили такие, как губернатор.

– Ты ошибаешься, – беззлобно возразил Ланс. – Бог внутри тебя. Ты рождаешься с ним и с ним же умираешь.

– Тогда почему я не ощущаю его помощи?

– Бог определил твое место в жизни, и все, что с тобой происходит, нужно принимать как урок. Только так ты сможешь прийти к Богу.

– Обвинительный приговор – это тоже урок? Не понимаю, какую идею я могу тут извлечь.

– Ищи ответы не у людей, а внутри себя, – Ланс сложил ладони вместе и склонил голову. – И помни: все, что касается тебя, касается и Его. Для Бога великая отрада воспитывать тебя, и ниспосланные Им трудности – доказательство этому.

– Легко сказать, «ищи внутри себя», – засомневался Роган. – Может быть, на какое-то время отступим от правил и зададим несколько вопросов не себе, а вон тому неуемному господину? – указал он взглядом на Себастьяна. – Сдается мне, что для этого самое время.

Ланс не испытывал большого желания указывать Себастьяну, но посчитал, что заручиться поддержкой такого могучего союзника, как Роган, будет совсем нелишним.

– Не помешает, – согласился он, и мужчины направились к старавшемуся держаться раскованно «главарю».

* * *

Даже утомительная дорога в душном фургоне казалась теперь Заред увеселительной прогулкой. Ей еще повезло, что капитан определил на камбуз. Тут не так сильно воняло протухшей водой и существовало некоторое подобие свободы. Однако корабль по-прежнему оставался миром мужчин. Во все времена матросы считали, что женщина на корабле – верный признак грядущего несчастья. Большая часть команды могла бы еще смириться с присутствием Заред в качестве заключенной, но на правах второго кока – никогда.

Камнем преткновения для любой женщины во время плавания становилась необходимость справлять естественную нужду. Дощечку с прорезью по центру, закрепленную на релингах[13], Заред исключила сразу. Непосредственность непосредственностью, но на глазах у толпы раскачиваться за бортом, придерживаясь руками за ванты[14], даже для закаленного мужчины удовольствие сомнительное. Данное действо, исполняемое кем-то из членов корабельной команды, нередко сопровождалось грубым хохотом их товарищей. Как-то случайно став свидетельницей подобного, Заред с ужасом представила, что начнется, если на дощечку сядет она!

Благо командный состав пользовался другим способом. Для капитана, его помощников и боцмана в носовой пристройке корабля были вырезаны специальные отверстия. Но и здесь дела обстояли не слишком гладко. Особенно во время качки, когда присевший возле отверстия человек, рисковал получить назад то, что он только что благополучно отправил вниз.

И еще один момент корабельного быта доставлял Заред огромное неудобство – тут нельзя было нормально помыться. Воды всегда не хватало, и использовать ее для мытья считалось преступлением. Заред очень удивляло, что люди предпочитают ходить засаленными и дурнопахнущими, нежели искупаться за бортом. Сама же она, наоборот, с удовольствием каждый день поливалась морской водой, услужливо подогретой теплым летним солнцем. Лишь для лица и волос приходилось клянчить у Тома пинту[15]пресной.

Кок ворчал, но никогда не отказывал. Старина Том был добродушным и по-детски наивным толстяком с небольшим дефектом речи – кок несильно пришепетывал. Честный малый, он охотно делился секретами, как из нехитрых корабельных запасов испечь лепешек или приготовить любимое лакомство матросов – корабельный пудинг. «Для этого, милая, – рассказывал Том, сидя на своей любимой скамье, – потребуется смешать муку, сахар, изюм и топленое сало. Чуть погоди, залей все это водой и тщательно размешай. Полученную массу помести в парусиновый мешок и опусти в кипяток. Вари столько же, сколько варишь рис».

Но лепешки и пудинг готовились лишь по выходным или праздникам. В обычные дни команда, и даже сам капитан, страдали от еды невысокого качества. Солонина в бочках быстро портилась; воду набирали из рек, не проверяя ее качества. Для предотвращения гниения скоропортящихся продуктов использовали соль и перец. Пересоленное мясо требовалось перед употреблением вымочить в пресной воде. Но ее запас на корабле был строго ограничен. Недостаточно вымоченное мясо не лезло даже в самую «луженую» глотку.

Пытаясь внести разнообразие в дневной рацион, матросы придумали некрасивое на вид, но сладкое кушанье. Для этого они растирали сухари, смешивали их с салом, сахаром и разбавляли получившееся тесто водой. «Собачье лакомство», – называли они плод своей фантазии. Заред как-то довелось попробовать «эту гадость» – так окрестила она сладкое жирное пюре.

Дни пролетали незаметно. Девушка с утра до вечера готовила еду, драила котлы и баки, разносила кушанье капитану и его помощникам. Иногда по вечерам ей выпадала возможность немного постоять на верхней палубе и послушать песню, которую пел штурман. Заред всегда думала, что матросские песни должны быть веселыми, но эта оказалась грустной.

От соленой воды руки быстро покрылись трещинками, кожа на лице обветрилась и шелушилась, начали кровоточить десны.

– Первые признаки цинги, – объяснил причину недомогания Том. – Тебе, милая, надобно капустой не побрезговать, – последовал совет умудренного кока.

Чтобы моряки не болели цингой, в их дневной рацион входила квашеная капуста. Но Заред никак не могла заставить себя съесть хотя бы ложку пахнувшей тухлыми яйцами лапшеобразной массы. В конце концов, видя, что помощница советам не внемлет, Том решился-таки поделиться с ней редким плодом, надежно запрятанным от крысиных посягательств в металлическую коробку. Кряхтя и сетуя на упрямую молодь, кок взобрался на скамью и, с трудом дотянувшись до верхней полки, снял с нее небольшой сундучок. В нем лежали несколько желтых круглых плодов, покрытых шершавой кожурой.

– Держи, милая. – Кок протянул Заред один из них. – Или отрезай и ешь дольками, или выжми сок в чашку с водой. Пей по несколько глоточков перед едой – обязательно поможет, – заверил Том.

Сок оказался очень кислым, но, если в кружку, полную пресной воды, добавлять его по чуть-чуть, становилось даже вкусно. И действительно, через пару дней десны начали заживать.

Семнадцатый день плавания ознаменовался появлением на горизонте темной точки, превратившейся к обеду в хорошо известный всем капитанам торговых и военных судов корабль. Это была трехмачтовая каракка[16], носящая гордое название «Приключение». Командовал ею Бальтазар Хоккинс. Встреча с этим человеком не сулила никому ничего хорошего. Каракка уступала галеону в скорости, но «Долгий путь» был перегружен, а его днище настолько обросло ракушками и водорослями, что судно утратило треть хода. Надеясь не иначе как на чудо, Уайтлоу приказал поднять приспущенные до сих пор грот– и форт-брамсели[17].