он все равно повторял некоторые их этих упражнений. Никаких двойных отрицаний. Никакой каши во рту. Никакой речи гетто для Кларенса Абернати. Хотя мыслями он частенько уносился в Чикаго своей молодости, но никогда не позволял делать то же самое своему языку. Кларенс научился произносить слова четко и твердо. Исключение составляли

110

лишь те моменты, когда он оставался наедине со своей семьей и старыми друзьями и мог снять охрану со своего языка. Когда Кларенс расслаблялся, проявлялся миссисипский говор его детства, когда же он злился, то преобладал резкий жаргон южных микрорайонов Чикаго. Диалекты прошлого не были плохими — просто они помешали бы ему продвинуться в обществе так далеко, как он хотел.

Хорошее произношение Кларенса часто приводило к неловким ситуациям. Позвонив кому-нибудь, чтобы договориться об интервью, он всегда был готов к удивленному взгляду при личной встрече. Бремя от времени ему говорили: «Я думал, вы белый. Я имею в виду, что на слух вы не черный».

— Правда? — всегда спрашивал он в таких случаях. — А какие черные на слух?

Шепча «на дворе трава, на траве дрова», Кларенс сел за руль своего «Бонневиля» и окунулся в дорожную толчею часа пик. Он ехал, погруженный в свои размышления, предоставив заботиться о происходящем на дороге глазам, рефлексам и инстинктам.

Отец тяжело работал, чтобы дать ему возможность учиться, и потому Кларенс не мог легкомысленно отнестись к вопросу выбора профессии. Он подумал о своих двух годах, проведенных в университете Алькорна. Рассматривались также такие варианты как Говард, Фиск и Морхаус — альтернативы Гарварда, Йеля и Принстона для черных. Половина черных докторов в Америке — выпускники Говарда, и отец хотел, чтобы Кларенс поступил именно в этот университет, но у него на это просто не хватило денег. Университет Алькорна в Лормане, штат Миссисипи, находился всего в восьмидесяти километрах от того места, где прошло его детство. Кларенс мог жить с дядей Илайджей и тетей Эмили, переехавшими в район Ред-Лик, который находился всего в нескольких минутах езды от университетского городка. Таким образом, Кларенс мог сэкономить на жилье и питании, высвободив больше денег на обучение. В те времена мечты всегда приходилось подгонять под возможности.

После двух лет обучения в Алькорне Кларенс хотел попытаться поступить в какое-нибудь учебное заведение, в котором учились преимущественно белые. Если он собирался преуспеть в мире белых, то ему нужно было рассмотреть этот мир поближе, а не только со стороны общества черных Миссисипи, черных кварталов Чикаго и исключительно черных аудиторий

111

Алькорна. Когда Кларенс был на последнем курсе, его семья как раз перебралась в Орегон, где дядя Силас нашел для Обадиа работу на фабрике. Была возможность перейти в качестве игрока футбольной команды из Алькорна в расположенный на юге Портленда государственный университет штата Орегон, чем Кларенс и воспользовался. В результате он оказался менее чем в двух часах езды от своих родителей и Дэни, которая к тому времени уже училась в Портлендском университете Джефферсона.

Используя полученные в результате футбольного трансферта деньги, Кларенс прошел курс журналистики, получил степень магистра и в 1978 году приступил к трудовой деятельности. Это был очень удачный год. Отчет комиссии Кернера 1968 года содержал заключение о том, что средства массовой информации или игнорируют черных, или представляют их в негативном свете. Следующий отчет, обнародованный через десять лет, показал, что в шестидесяти процентах американских газет все еще нет ни одного небелого репортера или редактора.

Получилось так, что Кларенс начал искать работу как раз в тот момент, когда все спешно пытались исправить этот дисбаланс. Газеты наперегонки старались показать друг другу, кто из них меньший расист. Повсюду проводилась политика расового равноправия. В поисках черных агенты осаждали школы журналистики. Кларенс увидел в этом прекрасную возможность, хотя из-за всей этой шумихи вокруг найма работников из расовых меньшинств он ощущал себя так, как будто подобно предкам был выставлен на аукцион. Он знал, что имел хорошую квалификацию — он усердно трудился и многого достиг, — но его не оставляло тревожное чувство, что некоторые газеты готовы были взять его на работу, даже если бы он ничего не умел. Если ты был черным, мог определить, который сейчас час, и сказать что-нибудь умное, то все делали вид, что ты уже преодолел определенный генетический изъян и превзошел наивысшие ожидания белых.

Кларенс вспомнил случайно подслушанные слова одного белого репортера: «Да, Абернати — прекрасная кандидатура на место по квоте». Он знал, что заслуживает этого места, но политика расового равноправия, которая помогла многим черным получить работу, также увековечила миф о том, что черные не могут занимать хорошую должность, благодаря своим знаниям. Это беспокоило Кларенса тогда, это беспокоило его и сейчас.

Его очень хотели видеть в «Орегон Джернал» — особен-

112

но состоятельный, и потому ни от кого не зависящий Райлон Беркли, который по какому-то странному стечению обстоятельств после объединения стал вице-президентом, главным администратором и, наконец, владельцем «Трибьюн». Беркли лично отвез Кларенса в ресторан «Портленд», где он оказался одним из трех черных (два других убирали грязную посуду со столов). Это был без сомнения самый фантастический ужин в его жизни. В тот незабываемый вечер Беркли предложил хорошую должность, и несколько дней спустя Кларенс подписал контракт с «Джернал».

Когда он получил свой первый чек к оплате, то даже растерялся. Это была очень большая сумма — такая сумма, какую его отец никогда не получал, и она более чем в два раза превышала его зарплату сторожа. Некоторое время Кларенс испытывал трудности в общении, что было его собственным видом рабства без кнута. Он узнал силу словесных побоев со стороны редакторов, хотя этому подвергались и белые. Со временем он к этому приспособился (по крайней мере, внешне).

Сейчас, оглядываясь назад, Кларенс чувствовал угрызения совести из-за того, что сравнивал пережитый им расизм с опытом своих предков. Он ощущал, что этим обесценил их испытания и опошлил их страдания, потому что его собственные трудности были далеко не такими суровыми. Хотя Кларенс и слышал об ограниченных карьерных возможностях черных, опыт его работы наводил на мысль об обратном. Это было началом его постепенного пятнадцатилетнего перехода от умеренного либерализма к несгибаемому консерватизму.

На одной из семейных встреч восемнадцать лет назад кузен, услышав о том, что он собирается работать в газете, предупредил: «Оставайся черным, парень».

Кларенс часто размышлял над этим предостережением. Если