Мой офис наладил контакты с бизнесменами, как нашего города, так и других городов, и я рад сообщить о том, что мы установили награду в десять тысяч долларов за любую информацию, которая поспособствует аресту и осуждению совершившего такое ужасное преступление. Я лично пожертвовал на это тысячу долларов. Обещаю вам сделать все возможное, чтобы привлечь преступников к ответственности.

«Ты что, ведешь дело вместе с Олли? Или носишь наручники в своем модном кейсе?»

— Я не хочу, чтобы наши усилия, предпринятые в память о

104

Дэни Абернати Роулс и всех остальных, чьи дорогие семьи вы видите сегодня, были тщетными!

На последних словах голос Норкоста сорвался. Все бурно зааплодировали, но руки Кларенса как будто примерзли к коленям.

«Оппортунист, спекулирующий на расизме. Используешь трагедии для выгодных тебе политических заявлений».

Кларенс подумал о том, что сделали с Уэйко и Оклахомой те, кто сидел слева и справа от него. Его тошнило от вида этих политических павлинов, позирующих на фоне человеческих страданий. Он хотел, чтобы люди оплакивали смерть его сестры, а не спекулировали на ней.

Затем последовало несколько объявлений, выступление церковного хора черных, и митинг закончился. Кларенс ненавидел себя за то, что согласился сидеть на этой платформе.

— Привет, Кларенс, — это был Барри Дэвис, который в «Трибьюн» занимался освещением городских сенсаций.

— Привет, Дэвис.

— Могу я задать тебе пару вопросов?

Кларенс не был настроен разговаривать, но кивнул в знак согласия.

— Норкост сказал, что это убийство может иметь расовый подтекст. Убийство из ненависти. Ты веришь в это?

— Нет, не верю. Но мне все равно.

— Что?

— Я сказал, мне все равно.

— Как это тебе все равно? Она была твоя сестра. Я думаю...

— Я беспокоюсь о своей сестре, но мне нет дела до того, был ли убийца черным, белым, коричневым, желтым или красным. Мне все равно, кто он: старшеклассник-недоучка или профессор колледжа. Это не имеет для меня значения. Что тут непонятного? Мою сестру убили, моя племянница... лежит в больнице с трубками во рту, Норкосту нужны голоса избирателей, а тебе — тема для заметки.

— Но если это убийство из ненависти...

— Какой ненависти? Если черный убивает черного, то, по-твоему, это убийство можно назвать убийством из любви? Какая разница? Если ты мертв, то ты мертв!

Обычно в подобных случаях Дэвис начинал спорить, но он достаточно хорошо знал репутацию Абернати, чтобы понимать, что подобное поведение будет ошибкой. Кларенс сидел на

105

своем стуле на платформе с таким хмурым видом, что больше никто не решился к нему подойти.

Он посмотрел на Норкоста, который теперь находился внизу перед платформой, окруженный толпой. Кларенсу казалась, что улыбка политика была менее естественной, чем маска. У него так сверкали глаза, что в голову невольно пришла мысль: а не существует ли какого-нибудь нового средства под названием «Блеск в глазах», бета-тестером которого стал Норкост? Правая рука этого человека обшаривала толпу, как стремящаяся к контакту ракета с тепловым наведением.

Карп пробралась поближе к Норкосту. Одна фотокамера висела у нее на плече, а вторую, побольше, она держала в руке, готовая запечатлеть еще один интересный ракурс политика.

— Привет, Линн, — услышал Кларенс, как Норкост обратился к Карп, как будто она была его любимой кузиной.

Ну, кто еще может знать фотожурналистку по имени, если не целующий детей, радостно пожимающий руки, беседующий с толпами политик, наподобие Норкоста?

— Эй! — окликнул он Карп. — Как насчет фото с моим хорошим другом Кларенсом Абернати?

Увидев как Кларенс начал отмахиваться за спиной у Норкоста, Карп едва сдержалась, чтобы не улыбнуться.

— Хорошо, давайте сфотографируем вас обоих здесь, внизу. Давай, Кларенс, спускайся и пожми руку члену совета. Хорошо, повернись вот так, пожмите руки, улыбайтесь.

Уступив натиску Карп, Кларенс слегка растерялся, и когда Норкост протянул свою руку, он не успел вовремя отдернуть свою. Этого секундного промедления было достаточно, чтобы запечатлеть их рукопожатие на пленке.

Кларенс впервые увидел вблизи красный галстук Норкоста — очень оригинальный, но из недорогого материала, что совсем не соответствовало стандарту жизни политика. Он был покрыт одинаковыми узорами разного размера, наподобие неправильных треугольников, у которых черное правое ребро было толще остальных двух. Все это выглядело несколько нелепо. Подобные галстуки обычно дарят тетушки на Рождество. Их держат в дальнем углу шкафа и надевают только тогда, когда тетушка приезжает в гости.

«Да, Норкост, с нарядом ты промахнулся».

Этот момент доставил Кларенсу удовольствие. Когда он взглянул на лицо Норкоста, ему показалось, что он впервые за-

106

метил на лице политика признак слабости: нервное подергивание левой щеки. Тик!

Норкост подошел к Жениве и тепло поприветствовал ее. Женива, Эстер и старина Per выглядели большими друзьями. Кларенс сидел и угрюмо наблюдал за Норкостом взглядом, способным прожечь фанеру.

Скептицизм Кларенса в отношении политиков не останавливался только на демократах, подобно Норкосту. Республиканцев он считал не меньшими оппортунистами. Для него большинство выборов выглядело состязанием между колдуном скрытым и колдуном откровенным. В обществе черных политика играет важную роль (возможно, даже слишком), но он чувствовал, что политики (и не только белые) часто используют черных в своих целях. Кларенса злило, что Норкост сегодня использовал его.

Когда толпа разошлась, Карп опять подошла, но на этот раз для того, чтобы выразить соболезнование.

— Эй, Кларенс! Как ты?

— В порядке. Просто я не в восторге от этого цирка.

— Да, Норкосту нет равных. Я имею в виду пустую болтовню. Сегодня он настоящий герой. Видел бы ты его утром во время визита к твоей племяннице.

— Ты была там?

— Конечно. Ты думаешь, он сделал бы это, не известив прежде «Трибьюн»?

— Фото для показухи? Кто тебя послал? Бетти?

— Ага.

— Не могу поверить, что он так использует «Трибьюн»!

— Вспомни, что Райлон — его ставленник. Не для того ли,