как ее муж. Норкост воображает, что служит людям, хотя на самом деле этим, возможно, занимается как раз его жена.

Кларенс почувствовал угрызения совести. Так часто бывало и раньше, когда он понимал, что из-за своего цинизма неверно судил о некоторых людях. Тут он заметил в толпе знакомый

101

коричневый костюм из кримплена. Спустившись с платформы, Кларенс обнял отца.

— Как самочувствие, папа?

— Для моего возраста хорошо, — ответил Обадиа Абернати. — Если ты просыпаешься утром, и у тебя ничего не болит, то это означает, что ты уже умер, — он глухо засмеялся. Смех вырывался из груди Обадиа с радостным свистом, напоминающим шипение выходящего из баллона сжатого воздуха.

— Я сегодня кое о чем размышлял, папа, и хочу поблагодарить тебя за все, чему ты меня научил, что ты воспитывал меня именно так, и помогал мне в колледже. Спасибо, — Кларенс обнял отца.

Обадиа удивленно посмотрел на сына, как бы спрашивая: «Откуда все это?»

— Я не смог бы сделать этого, сынок, без двух людей: моего дорогого Иисуса и твоей дорогой мамы, — его глаза сияли.

Кларенс помог отцу сесть на складной стул. Подошел Джейк и занял стул рядом с Обадиа.

— Приветствую, мистер Абернати! Рад вас видеть.

— Мистер Джейк! Всегда рад, сэр, всегда рад.

Кларенс опять поднялся на платформу. К нему подошли поздороваться несколько человек, после чего он опять сосредоточил свое внимание на Эстер Норкост. Она поднялась к мужу. Они оба мило улыбались, как вдруг миссис Норкост остановилась, и ее выражение резко изменилось. Кларенсу показалось, что на ее лице отразилось удивление и гнев, но он не был в этом уверен. Обменявшись несколькими словами с женой, Норкост явно прилагал все усилия, чтобы вернуть ее улыбку.

«По-моему, он ей даже ничего не сказал. Что ее задело? Что ж, она женщина, а Норкост, вероятно, не угадал ход ее мыслей. Жаль, что я не умею читать по губам».

Норкост, похоже, в чем-то уверял жену, используя универсальный язык мужчин с поджатым хвостом, в котором прослеживался один дополнительный аспект: член совета не хотел, чтобы кто-то из нескольких сотен собравшихся заметил, что что-то не ладится. После двадцати секунд напряженного, но сдержанного диалога, на лицо Эстер Норкост вернулась свойственная ей улыбка — несомненно, к большому облегчению Карсона Грэя, который также наблюдал за происходящим.

«Ну, Норкост и мастер! Мне бы научиться возвращать Же-ниве улыбку через тридцать секунд после того, как я вывел ее из

102

себя. Почему бы тебе не запатентовать этот метод, и не продавать его мужчинам по всей Америке? Билл Гейтс по сравнению с тобой выглядел бы нищим».

Преподобный Клэнси обратился к собравшимся и представил Норкоста. При этом он не расточал похвалы, а просто сказал: «Член нашего городского совета».

Норкост подошел к микрофону. Было видно, что для него это так же привычно, как для пьяницы войти в бар.

— Прошло всего две недели с тех пор, как мы потеряли выдающегося члена нашего общества: Дэни Абернати Роулс. Она была бессмысленно убита в своем собственном доме. Ее дочь все еще мужественно борется за жизнь в реанимационном отделении, где я навестил ее сегодня утром.

«Он ездил в больницу? Чтобы сказать нам об этом? Какое ничтожество!»

— На этой платформе рядом со мной сидят безмолвные жертвы преступности в нашем городе — жертвы, которые больше не могут молчать.

Кларенс оглянулся на сидящих на платформе. Почти все черные, и большинство из них ему не знакомо. Внизу, перед собравшейся толпой Кларенс увидел опустившуюся на одно колено, небрежно одетую фигуру с удостоверением работника прессы на шее. Это была Карп — его любимая фотожурналистка. Ей было за тридцать, она была блондинка и неистовая либералка, но все равно нравилась Кларенсу. Иногда в обеденный перерыв он пил с ней кофе. Прицелившись для очередного снимка, Карп перехватила взгляд Кларенса, и они оба слегка улыбнулись друг ДРУГУ-

— Есть те, кто предлагает нереально быстрые решения проблем нашего города.

«Например, твои конкуренты во время выборов на пост мэра».

— Но я организовал специальную комиссию для решения этих проблем, и пригласил сегодня ее председателя: молодого человека, который успешно трудится на благо нашего города, выпускника Говарда, Деррика Мортона.

Раздались аплодисменты. Кларенс уже встречался с Дерриком. Довольно приятный парень, умный и одаренный. Но все это похоже на показуху. Норкост выставляет напоказ черных, чтобы показать, как он озабочен их проблемами. Это напомнило Кларенсу те собрания, на которых добропорядочных белых

103

вынуждали говорить о том, что у них был черный врач или черный фондовый брокер, или они долгое время жили по соседству с хорошей черной семьей, имели «хороших друзей» среди черных — и все это сопровождалось елейной похвалой. Конечно же, если у них дома работала черная прислуга, то об этом никто не упоминал.

Норкост говорил без умолка о своей специальной комиссии и о том, какой прогресс был достигнут в городе. Он предложил состоящую из десяти пунктов программу по борьбе с преступностью. В большинстве из этих пунктов Кларенс увидел все ту же пустую болтовню политиков, создающую иллюзию, что что-то сделано, только потому, что что-то сказано.

— Мы должны сделать заявление, братья. Мы должны заявить бандитам о том, что здесь правят не они, а мы!

Кларенс отметил, что Норкост даже подражает интонациям и ритмике говора черных. Вероятно, он делал это потому, что среди его избирателей было много негров, и он не хотел, чтобы какой-то черный кандидат неожиданно опередил его в этом избирательном округе.

— Начальник полиции сказал мне, что был только один свидетель убийства Дэни Роулс. Этот свидетель не различил расы преступника, но вполне возможно, что это убийство имеет расовые мотивы. Если это действительно так, то я обещаю лично проследить за тем, чтобы полиция отдала этому делу наивысший приоритет!

Толпа разразилась бурными овациями, причем первым захлопал Карсон Грэй.

«Расовые мотивы? О чем он говорит? Когда в последний раз двое белых расстреляли кого-либо в северном Портленде? Ты играешь на чувствах толпы, Норкост. Хочешь быть великим спасителем своего черного народа, да?»

—