— Я думаю, что нескольких дней хватит. Я предупредил всех на работе, что меня нет. Глеб знает, он присмотрит за Маришей, а мы… — он подходит ко мне ближе и, не спрашивая разрешения, обвивает мой живот руками, устраиваясь сзади.

От него исходит приятное тепло и спокойствие. Стоя так я чувствую себя в полной безопасности, потому что мужчина рядом никогда не обидит меня. Странно, но куда-то ушла обида, заполняющая меня изнутри. Я больше не вспоминаю о том, что произошло между нами и не думаю, что Давид виноват. Он не знал, а я слишком сильно прикипела к нему, чтобы разочаровываться снова, хотя мне безумно страшно.

— Побудем вместе? — хрипло спрашивает он и переворачивает меня к себе.

Давид смотрит на меня так, что мне тут же становится не по себе. В его взгляде читается явное жаление. Не уверена, что готова, но когда мужчина рывном усаживает меня на стол, стоящий позади и впивается в мои губы, все сомнения мгновенно испаряются. Я понимаю, что хочу его так же сильно, как и он меня.

Мои руки сами тянутся к его аккуратно застегнутой рубашке, а дрожащие пальцы едва справляются с пуговицами, которые почему-то никак не хотят выскальзывать из петель. Он обнимает меня за плечи и тянет за замок платья, позволяя мне освободиться от него. Его ладони тут же опускаются мне на поясницу, сжимают, гладят, опускаются к ягодицам и поднимают меня, чтобы освободить низ от платья. Совсем скоро я остаюсь перед ним в одном нижнем белье. Несмотря на то, что между нами уже был секс, мне все равно немного неловко по его пристальным взглядом, которым он меня осматривает.

— Ты прекрасна!

Давид прижимается губами к моим губам, проталкивает язык глубже и целует так, что у меня дрожит все внутри. Набравшись смелости, касаюсь его плеч, провожу по ним руками, отмечаю мощные, стальные мышцы плеч и груди, и иду дальше, опуская руки ниже, доходя до прорисованных кубиков пресса. У Давида твердый, прорисованный пресс и мощная фигура, от одного взгляда на которую, хочется тут же протянуть руки и пощупать все.

Нас будто срывает. Мы уже не отдаем себе отчета в том, что творим. Набравшись смелости и поняв, что я не собираюсь его отталкивать, Давид произносит:

— Охереть, как ты прекрасна.

Я принимаю это за лучший комплимент в своей жизни и тянусь туда, где сосредоточено его желание. У него огромный, каменный член, который норовит разорвать штаны, если не получит разрядки. Не знаю, были ли у него женщины с момента нашего союза и до сегодня, но сейчас я совершенно не хочу об этом думать. Его желание сильно и неподдельно. Это единственное, что меня действительно волнует.

— Я хочу тебя, Давид, — шепчу и сжимаю его член сильнее. — Пожалуйста.

— Скажи это еще раз.

— Хочу тебя. Трахни меня.

Не требуя больше никаких разрешений и слов, Давид одним махом стаскивает с себя штаны и освобождает вздыбленный член от штанов. Это первый раз, когда я вижу Давида голым. В наш первый раз я его только чувствовала и сейчас понимаю, почему тот секс показался мне лучшим, что было в моей жизни. Не припомню, чтобы Дима был обделен размером, но Давид… невооруженным глазом заметно, что он значительно выигрывает.

— Нравится?

— Ты большой, — не без тени смущения констатирую факт.

— Тебе точно можно? — аккуратно интересуется он, и я киваю, думая, правда, о том, что мне не просто можно, мне нужно заниматься сексом. И чем чаще я это буду делать, тем проще мне будет родить.

Ему, конечно же, я об этом не говорю и молча жду, когда Давид, наконец, втолкнет в меня свой член и доведет до оргазма. Заметив его нерешительность, вопросительно вскидываю бровь:

— У меня нет презервативов.

— Ты здоров?

— Я… да… да, конечно.

— Перед тобой женщина, которой вот-вот родить, второго не сделаешь, можешь не переживать.

Издав утробный рык, Давид стаскивает с меня трусики и аккуратно толкается внутрь. У меня не было мужчины с того самого момента, как я забеременела и сейчас мне немного дискомфортно от движений члена внутри. Правда, дискомфорт очень быстро проходит и ему на смену приходит желание. Я никогда не была ханжой, но секс с Давидом почему-то возбуждает до искр из глаз. Видимо, это все гормоны, потому что я едва сдерживаю крики, а через пару толчков посылаю все к черту и кричу во все горло, потому что сил сдерживаться у меня больше не осталось.

Он умело и виртуозно доводит меня до оргазма и забирает мои крики себе, целуя меня в момент, когда я наиболее уязвима и беззащитна.

— Охренеть, Мила, ты невероятна, — единственное, что срывается с его губ, прежде чем он толкается в меня последний раз и замирает.

Мы смотрим друг другу в глаза: я — возбужденная и уставшая, он — полный неугасающего желания и сил. Мы понимаем друг друга без слов и перемещаемся в спальню, а после идем вместе в душ. Помывшись, Давид берет меня под горячими струями воды. Наклоняет меня в душе так, чтобы вода попадала на спину и, не церемонясь, вгоняет в меня член, правда, я понимаю, что он делает это максимально аккуратно, чтобы не навредить ребенку.

— Что скажешь, останемся здесь на несколько дней?

Определенно я собираюсь остаться здесь настолько, насколько мне позволит совесть перед дочкой, потому что это время самое прекрасное. Долго думать о дочери у меня не получается, потому что Давид доводит меня до второго оргазма. Я протяжно кричу и рвано выдыхаю и только после второго раза Давида, он берет меня на руки и несет в комнату.

Бережно уложив меня на кровать, он выходит из комнаты всего на несколько минут, после чего возвращается с той самой корзиной, которую мы взяли с собой.

— Проголодалась?

Ответом ему служит мой урчащий на всю комнату живот. Давид лишь улыбается и, расстелив на кровати полотенце, выкладывает туда продукты. Он взял с собой почти все, что я люблю. За исключением винограда, его я в последние недели терпеть не могу.

— Ты все предусмотрел, да? — интересуюсь у него. — Знал, что между нами случится и то, что я захочу остаться.

Он смеется.

— Если бы я был уверен в этом, я бы изначально затарил холодильник. Мила, ты женщина, которой вот-вот родить, я ни в чем не могу быть уверенным, — он усмехается, а я ловлю себя на мысли, что впервые могу просто смотреть на него и ни о чем не думать. Теперь я не хочу думать, я хочу жить и чувствовать.

— Не устала? — спрашивает Давид через полчаса.

Мы собрались погулять и вышли полчаса назад, а он уже спрашивает, не устала ли я. Лишь мотаю головой и произношу:

— Все в порядке. Мне полезен свежий воздух.

Еще утром я почувствовала небольшую тошноту и головокружение: сказывался последний месяц беременности. Становилось всё труднее и труднее носить малыша, а еще хотелось поскорее родить, взять Кирюшу на ручки, вдохнуть его запах и приложить к груди.